Хлопнул Леона по плечу и они снова очутились в степи.
— Извини, дружище, но мы долго говорим, а мне надо поспать, — с этими словами Рус протянул несколько пергаментных свитков, — бери. На них нарисованы и описаны некоторые координаты и схема структуры. Мысленно разверни их на досуге и изучай, тренируйся. Это будет наподобие «звонка»: свитки возникнут перед твоим мысленным взором. Сами собой знания не уложатся, не надейся. Удачи! Да, чуть не забыл. Силой структуру наполняй уже в реальности и не ходи далеко. Не допусти Величайшая, откат заработаешь!
— Да пребу… — Рус не дослушал. Отпустил отражение Леона и вышел сам.
Встреча с другом отняла от сна еще целую ночную четверть, но тем не менее Рус засыпал в отменном настроении, наказав Духам разбудить себя во вторую утреннюю четверть.
Владимир сидел перед профессором, чувствуя крайнее неудобство и стыд. Руки, лежа на напряженных коленях, нервно мяли форменную фуражку с синим околышем. Из-под застегнутого на все пуговицы (половина — не гербовые) видавшего виды штопаного сюртука, выглядывала косоворотка неопределенного цвета. Когда-то она была белоснежной, но многочисленные стирки сделали свое черное дело.
От хмурого профессора его отделял крытый зеленым сукном стол, заваленный исписанными бумагами. С краю стояла чернильница-непроливашка, рядом с которой находился бронзовый череп, из которого торчали концы перьевых ручек.
Хозяин кабинета, седовласый мужчина неопределенного возраста с аккуратно подстриженной бородкой, долго протирал пенсне, придирчиво осматривая стекла, и наконец, водрузил их на свой длинный нос. За его спиной висел чей-то смазанный портрет с четко различимым, обвешанным орденами мундиром.
— Ну-с, молодой человек, — сказал он усталым голосом, — и не стыдно вам отвлекать меня по всяким пустякам?
Владимир готов был провалиться сквозь землю. Самое обидное заключалось в том, что он совершенно не понимал, что он мог натворить такого, чтобы удостоиться вызова к самому профессору. Помнил, как получил стипендию, хорошо отложилось в памяти, как они с товарищем зашли в кабак «отметить это дело». Пили дрянное вино, к ним подсела веселая барышня «их этих», а дальше — провал.
— Сказать нечего? Язык-с не проглотили? А то, знаете ли, бывали в моей практике случаи. Неужели вам, должно быть, стыдно? — при этих словах посмотрел на студента поверх стекол.
Владимир готов был поклясться, что в них играло лукавство. Но этого не могло быть! О строгости профессора ходили легенды.
— Может, вам изменяет память? Тогда я позволю себе напомнить, — с этими словами поднес к пенсне лист, на котором Владимир явственно разобрал гербовую печать. — Это прислали на мое имя из полицейского департамента, — пояснил он, — думаете, мне приятно читать такие бумаги? Ничего вы не думаете, господин студент, вы вовсе думать не умеете! — раздраженно сказал профессор и приступил к размеренному чтению.
Из полицейского донесения выходило, что они с товарищем устроили в кабаке дебош, в результате которого его коллега-студент, защищая «девицу легкого поведения, воровку, известную как Сиря — вечная невеста», получил тяжелое ножевое ранение, а он сам в это время, стоя на столе, нецензурно бранился и раздавал нелепые команды. При задержании попытался оказать сопротивление. Из околотка, под поручительство знакомого квартального, был сопровожден домой, в съемную комнату доходного дома. Товарища в бессознательном состоянии отвезли в университетскую клинику.
— Ну-с, молодой человек, как вы все это можете объяснить? Или это пасквиль «душителей свободы»?
Владимир подавленно молчал. Тянуло на штраф и, не дай бог, отчисление с «волчьим билетом»! И то, и другое — хуже некуда. О здоровье товарища, почему-то не беспокоился.
— Так и будем играть в молчанку? — тихо спросил профессор, откидывая гербовую бумагу. Недолго подождал и забарабанил пальцами по столу. — Вот что, господин пока еще студент…
Владимир втянул голову в плечи, стараясь стать как можно незаметней.
— Я не собираюсь вытягивать из вас правду клещами, у меня и без вас полно забот. Пишите объяснительную! — рявкнул он неожиданно громко.
— Ага, — ляпнул Владимир, вздрогнув от резкого звука.
Профессор торопливо подвинул ему лист бумаги и череп с перьями.
— Не тяните, молодой человек.
Студент взял ручку, зачем-то внимательно осмотрел новенькое металлическое перо на ней, привычно обмакнул его в чернильницу и написал шапку:
«Декану факультета медицины, профессору Эскулапу»… и замер, покраснев еще больше.
— Позвольте, господин профессор, другой лист, — выдавил он и сам потянулся за чистой бумагой, старательно прикрывая запись ладонью.
— Не стоит, молодой человек, — усмехнулся профессор, — думаете, я не знаю свое прозвище среди нерадивых студиозусов? Продолжайте далее, вам же запомнится на дольше. Урок-с на всю жизнь…
Владимир, вздохнув, продолжил, тщательно и медленно выводя буквы. Тянул время, лихорадочно обдумывая текст. В голову ничего не лезло.
«Объяснительная.
Я, Владимир Дьердьевич Нодаш, студент второго курса факультета медицины Санкт-Петербуржского Императорского университета, мещанин…»
Его вялые размышления прервал профессор:
— Позвольте, господин студент! С чего это вы взяли, что вы мещанского сословия?
— Так, Ваше превосходительство, я приютский… — промямлил Владимир.
— Приютский? — удивился профессор, — а позвольте узнать, как вы оказались зачисленными на курс, да еще и стипендиатом?
— Я в науках успевал, — смутился студент, — реальное училище при нашем приюте Великомученицы Надежды имелось…
— О как! Вы удивляете меня все больше и больше. А в приюте с какого возраста оказались, позвольте полюбопытствовать?
— Подкидыш я…
— А отчество у вас отчего-с такое мадьярское и фамилия? Записка с вами была?
— Не знаю, Ваше превосходительство. Нам не объясняли…
— Ну да, ну да… — профессор снова забарабанил по столу, теперь сильно нахмурившись. — Исправьте, — решительно произнес он, — дворянского сословия. И отчество зачеркните. Френомович вы. Нет, не надо портить документ, пишите всё заново…
— Ага, я мигом, Ваше… как дворянского… какой Френомович?! Вы что-то путаете, профессор! — студент впервые поднял голову и удивленно уставился на профессора.
— Нет, молодой человек. Я прекрасно знаю вашего батюшку, — Эскулап снял пенсне и поймал взгляд Владимира… — неужели вы думали, что я отвлекся бы от дел ради какого-то подкидыша?
У студента стучало в висках: «Отец… отец… а мать?», — взор он не мог и не хотел отводить, желая прочитать в бездонных зрачках сурового декана имена и судьбы. Собственная участь поблекла перед возможностью обрести семью, исполнить давно забытую детскую мечту.
