— Вижу рельсовый путь, — услышал он голос Бэлы, и почти сразу: — Сенсорное заклятие зафиксировало сигнал, иду на цель.
Поезд они догнали еще минут через двадцать: к тому моменту Сашка кое-как приспособился ловить налетающий ритм эфирных порывов, даже позволял себе время от времени зажмуриваться. На секунду-другую. Глаза устали немилосердно, а самая трудная часть была все еще впереди. Поезд, кричаще-реальный в этом царстве призрачных образов, прорывающихся из эйнштейновского пространства, стрелой несся по розовым нитям рельсовых чар, и далекий локомотив выбрасывал в темно-синее небо полупрозрачные клубы дыма. Гораздо более реальной выглядела тонкая струйка дыма — сэйл-мастер только теперь смог её разглядеть — текущая от одного из хвостовых грузовых вагонов состава.
Наверняка работа Людоедки.
— Штурман, пилот, уровнять скорости с поездом над вагоном с дымовым сигналом.
— Есть, — голоса прозвучали совершенно синхронно.
Сделать оказалось совсем не так просто, как сказать. В отличие от «Блика», влекомого совместными усилиями сэйл-мастера и пилота, локомотив двигался силой духа — буквально. Духу не мешали течения, духу мешали неведомые астральные проекции, с эфирного плана напрочь не заметные. Короче, поезд тоже двигался плавными рывками. И теперь, вместе с последовательной синхронизацией мелодии течений и ветров, Белке при помощи Белобрысова пришлось синхронизироваться еще и с собственной мелодией судна.
«Кажется, эта профессия называется DJ?»
Поезд из Ривер-Гранде до Порто-дель-Мирабилис идет 7 часов, пересекая половину планеты. Частью над сущей, частью над морем. «Мы болтаемся уже больше получаса, и еще минут двадцать догоняли поезд. Вышедший час назад, меду прочим», — подумал Сашка как-то безразлично.
На самом деле ему уже было глубоко плевать, сколько они здесь висят — по его личному счету, могло быть и пару сотен лет.
По плану Княгини перегрузка должна была произойти над самыми дикими районами планеты, напрочь лишенными сторонних наблюдателей. Временное окно для этого — уже некуда.
— Штурман, пилот, я вижу, вы уже приспособились к движению над поездом? — внезапно подала голос Балл. И, не дожидаясь ответа: — Тогда снижаемся до сотни.
«Мы так не договаривались!» — захотелось заорать Сашке, но он смолчал — побоялся нарушить концентрацию. Княгиня не то уловила настроение подчиненных, не то просто продолжила объяснение:
— Я не могу провести нить дальше 100 метров, — закончила она. — Рвется, потоки слишком сильные.
«Она тяжело дышит, — вдруг осознал Белобрысов. — Сколько времени она уже пытается управлять нитью?»
На сотне метров килевая качка сменилась откровенной болтанкой — условно-мелодичные толчки стихии окрепли, из звуков перейдя в настоящие ударные волны. Назад Сашка не смотрел, но умудрился в коктейле из движений судна уловить слабый толчок. «Контейнер? Или показалось?» Не показалось.
— Пилот, — внезапно подала голос капитан, — не могли бы вы приподнять нос на пять градусов к горизонту, не меняя высоты?
В голосе Княгини не было ни одной эмоции — даже запредельно неуместная вежливость в такой ситуации показалась чем-то само собой разумеющимся. И они сделали это.
…Сколько после ни пытался восстановить в памяти дальнейшие события Белобрысов — получались только отдельные фрагменты. Вот он, вслепую, каким-то седьмым чувством угадывает рывки парусов. Вот капитан сообщает: «Еще 10 минут, остался минимальный зазор». Потом голос Бэлы: «Сигнал по горизонту на 12 часов», — и спокойное Сандрино: «Пройдет прямо над нами, засекут, если будем выше 50». А потом все сливается в калейдоскоп цветных нитей и звуков, и он еще удивляется, чем отличается звук и цвет? Вон та, фиолетовая «ля» второй октавы, она же не может быть соль диез? Ведь соль-диез, он желтый. Как Солнце. Солнце… И выдох-шелест капитана: «Всё»…
Как только «Блик» вышел за пределы наблюдательных станций планеты, Балл и Сашка практически повалились друг на друга. Упираясь в спину любимой женщины, сэйл-мастер сдернул со лба повязку. Та была насквозь мокрой от пота. Рядом его капитан делала то же самое.
— Александр, — она откинулась назад так, что их её затылок оказался у него на плече. Поворачивать голову не хотелось, но Сашка и так представлял себе, как она сидит с закрытыми глазами, а лицо — даже не белое, серое от усталости и запредельного напряжения, в каплях пота.
— Сейчас нам нужно в рубку. Вы задаете расчетный курс, по истечении двух часов возвращаемся к поверхности планеты уже над портом. Потом свободны. Госпожа Куликова?
— Здесь, — сандрин голос привычно обрамляли помехи работы двигателя.
— Прошу вас принять вахту и разбудить меня и Александра по выходу к расчетной точке.
Глава 30,
об атмосфере праздника
Атмосфера праздника обволакивала Порто-дель-Мирабилис. Ощущалось это еще в эфире над восточным полушарием, где царила настоящая сутолока: пришедшие с попутным течением корабли садились в акватории один за другим, и порт не справлялся. Над планетой, вне пределов атмосферы (чтобы уменьшить расход энергии) дрейфовали десятки разномастных судов. Здесь же болтались все три из четырех корветов, составлявших пограничный надзор. У Сашки откровенно дрожали руки — все-таки пять с лишним часов маневров на высоте меньше сотни. Если бы ему, пока он еще служил во флоте, сказали, что такую операцию можно провести не в буйном воображении мсье Жюля Верна, а прямо-таки в реальности — смеялся бы он долго. Впрочем, Жаль Верн до такого и не додумался бы.
Эфир раскалывался от сотен голосов, по радару бежала, не переставая, слитная рябь работающих кристаллов, и штурман чуть не пропустил, когда обратились к нему. Сквозь шум и треск многочисленных помех даже мощные амулеты диспетчерской станции пробивались едва-едва.
— Эфирная бригантина «Блик», порт приписки Пирс-Арден, ОРК, Земля. Рады приветствовать вас на Мирабилис. Назовите цель визита и состав груза.
— «Блик» — Диспетчерской, — Белобрысов покосился на сидящую в кресле пилота Княгиню. — Везем корреспонденцию, срочный груз свежей рыбы и участников концертной группы на фестиваль. Как приняли?
— Принято, «Блик». А как группа называется? — неожиданно спросил диспетчер.
— Мы назвались «Контрабандисты», — штурман почувствовал себя крайне по-идиотски. А ведь до эскапады с поездом эта идея им всем показалась крайне забавной. Особенно Берг — та долго хохотала над названием, сказав, что лучшей шутки и придумать нельзя.
