— А не ты ли, Буслае, вместе с Колояром-тысяцким приезжал во Владимир князя нашего на стол звать? — вкрадчиво спросил Славята. Отбросил со лба назад седеющий чупрун и глянул на Буслая Корнеича страшным взглядом. — А теперь что же?
— Ростислава Владимирича нет, — твёрдо сказал боярин, не обращая внимания на возмущённое гудение. — А Ростиславичам на тьмутороканский стол нашего добра нет.
— Да почему же?! — отчаянно выкрикнул Заруба.
— А понеже это — война, — уже совсем спокойно пояснил Буслай. — И с Русью… и с Царьградом — враз. Что от Тьмуторокани-то останется?
Он нахлобучил на голову шапку, коротко поклонился княгине и вышел за дверь.
— Вот так, дружино, — горько ответила Ланка. — И детей моих в Вышгороде сгубят, не дожидаясь, пока вы до них доберётесь. Нет уж. Заберу сыновей и уеду.
Дверь за княгиней давно затворилось, стихли и её невесомые шаги в переходе, а гридни всё молчали.
4. Дикое Поле. Северской Донец. Зима 1065 года, сечень
Смеркалось.
Над степью стыл вечер.
Известно, тут, на Дону, зимы совсем не те, что в Северной Руси, в Новгороде там, альбо даже и в Смоленске. А всё же и на Дону не Тьмуторокань и не Шемаха.
Холодный ветер пронзительно летел над степью, выметая редкий снег с увалов и нагоняя в яры. Зима выдалась малоснежная и потому особенно холодная.
Шепель поёжился, закутался плотнее в суконную свиту и толкнул коня каблуками сапог — надо было поторопиться, не ровён час, застанет ночь в степи. Не сказать, чтобы парень боялся ночевать один в зимней степи — разное приходилось на долю Шепеля и до службы Ростиславу Владимиричу. Однако же приятного мало — это к северу лес тебя прикроет от ветра, а костёр обогреет. В степи укрыться можно только в яру альбо балке, а костёр и вовсе развести не из чего — одна полынь да будылья.
Да и негоже ему сегодня в степи ночевать — с утра надо обязательно дома быть, в Звонком Ручье — сам ватаман обещал приехать.
Шепель грустно усмехнулся, вспоминая, как он воротился с Волыни.
Родные встретили Шепеля охами да ахами, расспрашивали про княжью службу: что да как. Парень отмалчивался, мрачно усмехался. Отец поглядывал чуть удивлённо, но что-то понимал, про что-то догадывался. И тоже молчал.
Не стерпел Керкун только на второй день вечером, когда после вечерней выти вышли с сыном на крыльцо.
— Чего-то ты недоговариваешь, сыне, — прямо заявил он, неотступно глядя Шепелю в глаза. — А ну, говори прямо — с княжьей службы-то что, сбежал?
Шепель только вздохнул в ответ. Несколько мгновений молча глядел на солнце над окоёмом, по-зимнему красноватое, потом, когда отец уже отчаялся ждать, негромко ответил:
— Нет, отче.
Глянул на отца искоса и вновь отверг:
— Не бежал я. Да только на глаза к князю Ростиславу мне сейчас показываться тоже не след…
— Отчего это? — Керкун недоумевающе поднял брови. — А ну рассказывай.
Рассказ Шепеля затянулся дотемна, договорили уже на повети, закутавшись в тулупы. Пришёл и Неустрой, слушал брата зачарованно, явно завидуя.
— Занятно, — протянул отец, когда Шепель умолк, и почти тут же отрывисто спросил. — Это всё?
— Всё, отче.
— А к князю зачем не едешь? — требовательно бросил Керкун.
— Отче! — крикнул Шепель. — Да ведь это же я! Я виноват!
— В чём? — негромко спросил Неустрой, блестя в полумраке глазами.
— Как в чём? — сказал Шепель горько. Неужто они не понимают? — Если бы я тогда не поленился до Владимира доехать… успели бы уйти и княгиня, и княжичи.
Помолчали несколько времени — тут возразить было нечего ни отцу, ни брату.
— Что теперь делать думаешь? — тихо спросил отец.
— Помощь надобна, — рубанул воздух ладонью Шепель. — Хоть с сотню наших воев степных. Мы же скрадом воевать навычны, нам это не в диковинку!
— Выкрасть княжичей хочешь? — мгновенно понял Неустрой. — Я с тобой пойду!
— Кто пойдёт, то будет ватаман решать! — вмиг остудил горячие головы сыновей Керкун. — И то, если войство волит! Такое дело наобум зачинать — только портить всё вовзят!
Неустрой притих — отец был прав. А Шепель вновь бросил:
— Не волит — один пойду!
— Утихни! — велел отец грозно. — И — охолонь! Я сказал — будет, как войство решит.
Ватаман волен над жизнями бродницкой рати только на походе да в бою. А так — всему в жизни бродников хозяин — войский круг! Он и ватамана сместить может, если что!
Через седмицу — вестоноши ватамана тем временем оповестили всё войство, созывая на войский круг — поехали в станицу. Откуда старая лиса Игрень так быстро прознал про Шепелеву нужду, оставалось только гадать. Однако не зря говорят, будто слухи по степи разносятся, словно птицы.
Собрались на станичной площади — было уже людно, но народ всё прибывал и прибывал. Шепель сидел на нижних ступенях высокого крыльца станичной храмины и разглядывал степных воев — хоть и не впервой ему было такое, а всё одно каждый раз любовался.
Бродники прибывали оружные — такого требовал обычай. Известно, никто не нападёт на станицу, когда там собирается такая сила. Да и в поход выступать немедля доведётся вряд ли, хотя беспокойная жизнь в глотке у Степи приучила бродников ко всякому. Просто — обычай. Да и то сказать — бродник скорее голым в степь выедет, чем безоружным. Могли последние портки заложить корчмарю в час гульбы за ендову мёда, а оружие — никогда. У всех смазано, начищено и наточено на совесть — любо-дорого глянуть.
Обычно воин-бродник был оружен легко — лук да топорик альбо чекан. У многих были и кистени, ременные, с выточенной из лосиного рога битой. В степи любили это оружие — хлёсткое, простое и сильное. Лёгкий щит, плетёный из тальника да обтянутый бычьей кожей, густо усеянной заклёпками. Большинство было верхом, а у таких — ещё пучок сулиц у седла да аркан. И доспех у большинства простой — кояр альбо стегач, кто мог укрепил костяными да копытными бляхами. Шеломы тоже кожаные, в два-три слоя, прошитые медными нитками.
Познатнее да побогаче — все верхом. У этих и кистени — кованые цепные, и кольчуги не редкость, и шеломы стальные, с бармицами, стрелками да наносьями, а у кого и наручи с поножами. Тут и меч не такая редкость — у простых-то воев почитай меча ни у кого и нет. И щит не прутяной, а из широкой вязовой альбо дубовой доски и заклёпки на нём, а бляхи железные.
К полудню собрались все и толпились у крыльца храма.
Крик,
шум,
гам…
Но едва на крыльце появился ватаман Игрень, как все утихли. Почти разом.
Игрень говорил долго, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух да отпить из ковша. Что это он там пьёт? — подумал непутём Шепель. — Уж наверное не воду да не квас.
