– Великие боги! – донесся до них полный ужаса шепот старухи, которая вдруг представила себе, сколь страшным могло быть будущее, ожидавшее ее город, ее потомков.
– Не бойся, смертная. Какой смысл бояться того, что тебя не коснется? – стал по-своему успокаивать ее Нергал.
– Но других…
– А что тебе за дело до других? Живи одним днем, одним поколением, как учит тебя твоя вера – вот и все дела… И, потом, у твоего обожаемого бога солнца есть возможность изменить все это.
– Ты обещал, что не вызовешь Его на бой…
– Хватит, женщина! – поморщившись, остановил ее взмахом руки Нергал. – Мне уже начинает надоедать твое глупое упрямство! Как будто нет другого способа решить дело подобного рода, кроме как в бою… Давай бросим кости, – повернувшись к богу солнца, предложил вдруг он.
– Что? – Шамаш удивленно поднял на него взгляд.
– Все предельно просто: выпадет черное – Керха твоя. Я уйду. И забуду о ней навсегда. А выпадет белое… Что же…
– Я не верю в слепую судьбу и не поставлю даже одну единственную жизнь, не то что будущее целого города на камень.
– Не веришь в то, что выиграешь? – усмехнулся бог Погибели.
– Керха не мой город и не твой. Пусть так и будет… Мне пора возвращаться, – отложив в сторону кочергу, Шамаш поднялся с каменного стула.
– Не мой и не твой, говоришь? – Нергал задумался. – Мне нравится, как это звучит…
Ты хочешь сказать, что готов обойти его своей заботой, если я не стану заносить сюда зло? Интересная мысль… Я почти готов согласиться с этим… Вот только, – он развел руками, – ты не сможешь исполнить этот уговор. Потому что уже дал слово другим. Ты ведь все-таки решил провести этот странный обряд, рожденный за гранью мироздания?
– Они просили…
– Они просили тебя вернуть тепло небесам, – прервал его Губитель. – Согреть землю, даря ей грядущее жизни, не смерти. Однако ты, как я погляжу, не особенно торопишься исполнять эту просьбу.
– Это невозможно… – видя, что бог солнца молчит, нервно сжав руки, заговорила горожанка, словно стремясь оправдать повелителя справедливости в глазах владыки погибели… или, может быть, своих собственных глазах.
Нергал ни взглядом, ни словом не выразил своего недовольства тем, что смертная решила вмешаться в их разговор, вставая совсем не на ту сторону, произнося совсем не те слова, которые он от нее ждал. Однако он не дал ей договорить фразы:
– Возможно. Для него – возможно все. Или, вернее сказать – все, чего он хочет.
Надо просто захотеть, верно? А если так, в чем дело, Шамаш? Скажи. Не мне – мне-то, собственно, в нынешнем мире даже лучше. А вот ей, этой смертной, одной из тех, кто почитает тебя от рождения и после смерти больше, чем других небожителей.
Какой бы ни была правда, тебе нечего бояться, что в тебе разочаруются другие – ведь она никому ничего не расскажет. Удобный свидетель, я уже говорил. А слова…
Нужно же их отрепетировать. Посмотреть на реакцию. Прежде чем говорить тем, чье мнение тебе дорого. А ведь рано или поздно тебе придется это сделать.
– Истина одна. Что бы мы ни думали о ней. И от того, будет ли она произнесена вслух или нет, ничего не изменится.
– Говори, Шамаш. Я задал вопрос.
– Ты ведь сам хочешь получить ответ, верно? И тебе не важно, что почувствует эта женщина.
– Да.
– Я мог бы растопить снега. Мог бы согреть весь этот мир. Он не столь уж велик – остров в бушующем море. Но никогда не сделаю этого. Потому что у него нет будущего за исключением того, что зарождается в снежной пустыне.
– Загадка на загадке. Скажи прямо – ты не хочешь делать этого, потому что иначе твои горячо любимые маги будут никому не нужны.
– Господин Шамаш, – смертная впервые назвала его так, тем самым, наконец, признав власть повелителя небес над своей душой, – если это действительно так… Если, обретя спасение, наши потомки забудут о тех, кому обязаны выживанием своих предков, если они отвернут свой лик от хранителей тепла, если так, пусть уж лучше их вообще не будет, чем быть такими! – ее голос дрожал, в глазах стояли слезы, но не от мысли, что, возможно, сейчас она произносит приговор своим собственным правнукам, а от того кошмара, который вдруг открылся ее взору: нет ничего ужаснее неправедной жизни, полной неугодными небожителям поступками.
Нерожденный не знает горя, умирающий в праведности – страха, ведь его ждут прекрасные сады благих душ и сладкие снежные сны. Но все это – и горе, и страх, и горечь невосполнимых потерь, и разочарование перед ликом мечты, которая не сбудется никогда – окружает того, кто, рожденный и живущий в преступлении, проживает лишь одну жизнь, совсем крохотную рядом с вечностью мироздания.
– Ну конечно, – криво усмехнулся Нергал, – легко отказываться за других. А если бы это была твоя судьба, твоя жизнь? Что если бы мы дали тебе перерождение как раз тогда, на грани перемен?
– Я сказала бы то же, повелитель Погибели, – в этом странном, не понятном ей разговоре, она – не разумом, душой – избрала сторону одного из богов и теперь была готова стоять на ней до конца, – то же и куда быстрее, – продолжала она, не сводя с собеседника твердого, решительного взгляда глаз, которые вдруг вспыхнули тем огнем, что, свойственный юности, обычно к старости угасает, лишаясь сил страстей, – ведь решать за себя – легче, чем за других.
– Разве? – тот не верил в ее искренность. Возможно, старуха действительно так думала, во власти какого-то мимолетного чувства, но тем самым она лишь обманывала себя.
– Спроси любого. И ты получишь тот же ответ! – а затем она перевела взгляд на бога солнца: – Спроси, господин Шамаш!
– Нет, смертная, – прервал ее Нергал. – Никого он спрашивать не будет, – его лицо помрачнело, наполнившись какой- то далекой, задумчивой грустью. – Потому что и так знает, что ему скажут… А еще потому, что дело не в магах, а в нем самом.
– Нет! – в глаза женщины волной ужаса вошло внезапное подозрение, заставившее побледнеть ее губы.
– Что? О чем ты подумала? Говори, не стесняйся. Кажется, мы сделали все, чтобы сейчас, в этом разговоре ты чувствовала себя равной, не боясь говорить то, что думаешь, не беспокоясь о том, кто твои собеседники. Ну?
– А даже если так… Даже если все дело в Ней, пусть так…
– В ней – это в ком? В Айе, что ли? – Нергал рассмеялся. – Ну, право же, вы, смертные, не перестаете меня удивлять! Ладно, вы, конечно, можете не знать, что она менее всего стремится к власти над вашей землей. Людской мир ей и нужен-то исключительно постольку, поскольку по нему странствует Шамаш. Ее стихия, ее дом – луна. Так было всегда и это ничто не изменит. Или ты думаешь, в ином случае она бы пряталась от вас? Нет, когда стремишься властвовать, хочешь, чтобы тебе поклонялись, идешь к своим будущим рабам, а не бежишь от них в снега, где кроме бродяг-караванщиков да таких же, как они, безумных разбойников и нет ничего…
