Она стояла, придерживая дверь, и ждала, пока бог войдет первым.
Шамаш не был высок ростом, но дверной проем оказался настолько низок, что ему пришлось нагнуть голову.
– Прости, повелитель небес, – проскрежетал рядом голос старухи. – Я знаю, что мне следовало бы разобрать камни,освобождая тебе путь, да тяжелые они больно, не под силу это мне. И, потом, жилище мое такое же ветхое, как я сама – за один камень потянешь, вся стена рухнет. Так что уж не серчай на старуху…
Внутри царил полумрак, лишь в дальнем углу горел бледный пламень камина, которого не хватало, чтобы осветить жилье – разве что наполнить его алыми бликами да длинношеими тенями.
– Раньше-то я получше жила. Не ахти как богато – не купчиха ведь, так, жена и мать ремесленников, но в достатке, всегда была сыта, одета. А сейчас… Да много ли мне теперь надо? Одна я – не о ком беспокоиться. Гости не заходят – некому блеском богатств глаза слепить. Вот ты только пришел. Так тебе людские сокровища – что богатею медяк. Для тебя другое ценно…
– Да уж, это точно, – донесся смешок из мрака. – Что золото для того, кто создает его из воздуха?…Закрой дверь, старуха. Нам чужие уши и незваные гости не нужны.
Глаза Шамаша, видевшие в мраке столь же ясно, как в свете дня, быстро привыкли к кривому зеркалу теней, в котором все представало несколько в искаженном виде.
Впрочем, ему не нужно было видеть ждавшего его в комнатушке, чтобы узнать.
Повелитель небес прошел к огню, сел на каменный стул рядом с ним.
– Бог погибели, – прежде, чем исполнить волю Губителя, напомнила тому старая горожанка, – ты обещал…
– Да, помню, – странно, но Нергала ничуть не разозлился ни на ее медлительность, ни на эту странную для столь слабого и беззащитного существа настойчивость. – Не бойся. Я сдержу свое слово. На этот раз, сдержу… Да, старуха,ты можешь остаться. Мы оба, – он качнул головой в сторону спокойно сидевшего напротив него Шамаша, – любим, когда есть свидетели… А ты – очень удобный свидетель: что услышишь – то забудешь, что вспомнишь – сохранишь, о чем захочешь рассказать другим – не сможешь, а если что и скажешь – тебе никто не поверит… Кстати, – он повернул голову к богу солнца, – знаешь, о чем она попросила? Ни за что не догадаешься. Сразу видно – выжившая из ума старуха. Не о бессмертии, не о мести, даже не о пустоте…
– Она просила тебя не начинать со мной бой в этих стенах.
– Да, – Нергал взглянул на него с долей удивления. – Однако, ты догадлив, – впрочем, его поразило совсем не это – то, что повелитель небес заговорил с ним, вместо того, чтобы и дальше хранить отрешенно холодное молчание.
– Ты не гневаешься на меня, бог солнца?-с долей напряжения, не скрывая дрожи голоса, спросила горожанка.
– Нет, – Шамаш оставался спокоен.
– Ты знал…
– Конечно, он знал! – воскликнул Нергал. – Еще бы ему не знать! Он умеет слушать и слышать. А ты так прозрачно намекнула ему: три великих бога, чьи имена не были произнесены при изгнании! Его – потому что его именем на смерть не обрекают.
Кигаль – потому что она и есть повелительница смерти, а дважды одно не повторяют.
И мое. Потому что обо мне вообще не вспоминают, разве что в проклятиях… В общем, нужно быть глупцом, чтобы не понять.
– Я должна была убедиться…
– Что не идешь против его воли? Воистину,старуха, ты выжила из ума! – усмехнулся Нергал. – Как бы он, скажи мне на милость, мог отказаться от твоего приглашения?
Повернулся бы и ушел, ничего не объяснив? Или сказал бы, что не хочет со мной говорить? И почему не хочет? Потому что встреча может закончиться сражением, к которому он не готов? Да он скорее сделает шаг навстречу пустоте, чем позволит кому-то хотя бы заподозрить его в трусости!
– Перестань, – поморщился Шамаш. – Зачем ты ей-то все это говоришь, раня душу?
Знаешь ведь, что мне совершенно безразлично, что обо мне подумают.
– Да. В отличие от меня… И, все равно, она ведет себя глупо: дует на кипяток, прежде чем отхлебнуть из плошки, но при этом не снимает ее с огня.
– Ей непросто видеть и одного из нас, а уж обоих сразу – и подавно, – тихо проговорил Шамаш, с сочувствием взглянув на сжавшуюся в комок старую женщина. – Сядь, хозяйка. Тебе тяжело стоять. Да и в ногах правды нет.
– Да уж, – фыркнул Нергал, – потрясное, должно быть, мы с тобой представляем сейчас зрелище… Жаль, что не взглянуть со стороны: два заклятых врагов, мирно беседующих, да не где-нибудь, а в том самом городе, за который совсем недавно вели бой… Тут кто угодно спятит… Шамаш, знаешь, в чем твое главное отличие от Ута? Ты можешь если уж не прощать, то мириться, принимать очень многое из того, что есть, не оспаривая существование мрака и не стремясь во что бы то ни было сжечь все тени.
Его собеседник молчал, не возражая. Он ждал, когда Нергал заговорит о главном – зачем искал встречи с ним. Но тот не торопился.
– Это одно. А есть еще и другое. Он действовал, в то время, как ты говоришь, стремясь словами решить то, что, обретя плоть деяний, оборачивается бедой.
– Это плохо?
– Смотря для кого. Для жаждущих приключений – да. С тобой становится неинтересно.
Вот и твои спутники. Целых два года с ними не происходило совсем ничего. Обычная дорога, повседневная жизнь. Тишина и покой. Подумал бы хотя бы о своем летописце.
Ему ведь совсем тоскливо – ни тебе сказок, ни легенд – скука да безделье.
– Возможно. Зато он до сих пор жив.
– Подумаешь – жив! Неужели ты полагаешь, что смертные ценят свою жизнь по длине?
Нет! Для людей главное – насыщенность бытия. Полнота каждого вздоха. Так ведь, старуха?
– Я всего лишь жалкая смертная…
– Вот-вот, о смертных мы и говорим. Кому же, как не вам знать, что вы чувствуете.
Мы – только предполагаем, основываясь на своих наблюдениях за вами.
– Ну… – она медлила, не зная, что сказать. Ее душе не хотелось соглашаться с Губителем, в то время, как разум понимал: а ведь Он прав… И возразить – значило бы солгать перед лицом бога справедливости. – Один мудрый человек когда-то сказал: мы живем, чтобы потом было о чем вспоминать… Когда я была молода, служитель, опекавший нашу улицу любил повторять эти слова. Он говорил – есть несколько родов памяти. Один – память деяний – наши поступки, работы. Другой – наша собственная память, то, что унесем мы с собой – события, переживания… Он говорил: каждый выбирает для себя что-то одно. Простые люди – обычно третье… Я – самая невзрачная из простых смертных…
– М-да, – Нергал взглянул на нее с долей удивления и даже уважения. – А ты, оказывается, не такая выжившая из ума старуха, какой кажешься в первый миг. Ты будешь даже помудрее многих из тех, с кем мне довелось говорить… Хотя, конечно, надо признать, что мало кто осмеливался быть так откровенен со мной, да и просто говорить, мудрствуя… Послушай ее, Шамаш, послушай: она говорит правильные вещи!
