И люди там интересные. Я чувствовала, что Плам как-то связана с Филлори, но до сих пор не поняла, как. И уверена была, что ты рано или поздно трахнешь ее.
— Все почему-то так думают, — пробормотала Плам.
— А потом ты попытался сотворить новый мир! — Элис затряслась от беззвучного смеха. — Это ты-то! Как может кто-то вроде тебя сотворить нечто живое? Ты же пуст! У тебя ничего нет внутри! Мертвый зазеркальный дом — на большее тебя не хватило. Знаешь почему? Ты всегда делаешь только то, чего от тебя будто бы ждут, — а когда тебя ненавидят за это, ты можешь всласть себя пожалеть.
— Я сильно изменился за эти семь лет, Элис. Может, раньше это и было правдой, не знаю, но теперь уже нет.
— Ничего ты не изменился.
— Подумай сама: мог бы тот Квентин, которого ты знала, снова превратить тебя в человека?
Тут в разговор вступила Плам, которую Элис, похоже, достала.
— Зачем ты нам, собственно, все это рассказываешь? Нет, это, конечно, завлекательно и все такое, но мы как-то не того ждали.
— Рассказываю, чтобы он наконец понял, что натворил.
— И что же я натворил? — Квентин посмотрел ей прямо в глаза, не совсем такие, как раньше. — Скажи мне.
— Обокрал меня! — Это было сказано с жаром, но Элис уже истощила свою энергию, и настоящей злости не получилось. — Я была совершенной, бессмертной, счастливой, а ты меня лишил всего этого. Да еще благодарности от меня ждешь, ведь так? Я не хотела становиться человеком, но ты затащил меня в это тело. — Она воздела руки, глядя на них с отвращением, как на отходы из мясной лавки. — Я дважды лишалась всего, но в первый раз я это сделала добровольно, а во второй ты меня обокрал. — Из глубин презренного тела вырвался глубокий, дрожащий вздох. — Я еще и летать умела… сколько можно втолковывать, какая ты мразь. Дайте сюда бутылку, засранцы.
Земля содрогнулась снова, и Амбер открыл глаза.
— Сердце, — прошептал он, но когда Дженет отвела глаза от горизонта, где — навсегда? — заходило солнце, бог-овен уже исчез.
Ну ясно, мир на краю гибели, дел по горло. Быстро он оправился от трепки, которую она ему задала, — а может, просто прикинулся, что избит до бесчувствия, это как раз в его стиле.
Так или иначе, хорошо, что он смылся. Не очень-то ей хотелось проводить вместе с ним конец света.
На горизонте между тем творилось черт знает что. Солнце, расквасившись, как гнилая тыква, не просто задевало край Филлори, а целеустремленно о него терлось, тратя остатки энергии, термальной и кинетической, на самоуничтожение. В небо бил огромный паровой столб, окруженный протуберанцами.
Дженет, в отличие от других, так и не побывала на Краю Света. Теперь уж ей не увидеть, каким он был раньше: на нем теперь ширится огромный сигаретный ожог. На другом, восточном, горизонте всходила, как обычно, луна. Старушка, должно быть, вращается вдвое быстрее солнца, если успевает затмиться в полдень и вовремя взойти вечером. Нет, даже и вдвое недостаточно быстро. Переменная скорость или лун у Филлори несколько? Не все ли равно теперь.
— Здесь больше делать нечего. Надо обратно в замок, — сказала Поппи.
— Не все ли равно теперь, — вслух произнесла Дженет.
Элиота бы сюда. Или Квентина. Джош и Поппи тоже нормальные, но салаги. Дженет предпочла бы кого-то из старой гвардии, даже Джулию.
— Выходит, мы последние, — сказала она. — Последние короли и королевы Филлори. Это должно нас прославить.
— Это еще не конец. Надо вернуться — мы нужны своему народу.
Достойная позиция.
— Да, отправляйтесь. Я догоню.
Дженет сама не знала, почему ей хочется задержаться среди этих холмов, озаряемых всполохами гибнущего солнца. Их длинные тени навевали покой. Пусть Джош и Поппи возвращаются — она свершит свое последнее бдение здесь, в Прыщавых Валах. Джош хотел сказать что-то, но Поппи тронула его за руку, и он замолчал. Правильно, обойдемся без лишних слов. Джош приступил к своему портальному ритуалу.
— Я его оставлю открытым, — сказал он.
— Ага.
— Когда все станет совсем плохо, мы вернемся за тобой. С пуговицей.
— Ага. Я никуда не денусь.
Они ушли. Густеющая синева неба, зеленые холмы, серые горы, красно-оранжевый горизонт — отличная декорация. Жаль, что у нее нет камеры или мольберта, да и чувство прекрасного оставляет желать. Восторгаться — не ее специальность. Дженет села на холодную траву, прислонившись к дубу. Пригодились бы темные очки — наблюдателям при первых испытаниях атомной бомбы их выдавали. Неправильно как-то, что свидетелем всего этого стала она, первый циник во всей их компании. Одной неформальной лексики маловато будет.
Хотя, может, и лучше, что это она, а не кто-то из чувствительных душ. Квентин уже слезами бы изошел, как долбаный фонтан Треви. К западу от нее кто-то протрубил в рог — густая низкая нота, будто педаль надавили. С юга ответила пронзительная серебряная труба на несколько октав выше, и аккорды, от гармоничных до диссонирующих, зазвучали со всех сторон, даже с моря.
Что за хрень? Кто это? Откуда они знают, какие брать ноты? Ну, может, это где-то написано. Может, где-то под стеклом хранится большой альпийский рог с табличкой: «В случае Рагнарёка разбить стекло и взять ми-бемоль».
Ей бы тоже рог. А что? Дженет позволила себе толику грусти и сожаления. Если не теперь, то когда? Было бы хоть чем заняться. Часовые деревья вокруг подняли звон — она и не знала, что они это могут.
Нет, так не пойдет. Дженет встала. Не хватало еще распустить нюни. Надо делом заняться, выяснить, что происходит. Прямо перед ней, как по сигналу, шмякнулся гиппогриф. Он съехал немного вниз, разворотив склон, и рысцой поднялся назад.
— Смиренный гиппогриф явился за ее высочеством королевой Дженет.
Заговорил, да еще почтительно? Воистину конец света. Дженет, радуясь, что стоит чуть выше, поставила ногу ему на бедро и села на широкую короткошерстую спину. Никак тот самый, с красным крестом, который доставил ее на болото.
— Что ж, храброе создание, отправимся в наш последний полет.
И нечего ухмыляться. Самое время для пафоса. Глаза на взлете заслезились — не иначе от ветра, — и она вытерла их рукавом.
Гиппогриф витками поднялся над Прыщавыми Валами (почему валы? что-то связанное с приливом?) и повернул на юг. Свет умирающего справа солнца и восходящей слева луны сливались в серебристо-золотое сияние, которого Дженет никогда не видела раньше.
— Выше, выше! — Пока гиппогриф послушно набирал высоту, она усилила свое зрение, применив чары дальности, фокусировки, разрешения и ночного видения. Если уж ей выпало такое, надо отнаблюдать все как есть. Слух она тоже усилила; быть ей этой ночью записывающим ангелом.
