Последние два дня Эдди постоянно всматривался вперед, щуря глаза, в надежде увидеть дверь, дверь, волшебную дверь. Все эти два дня он отчаянно ждал, что Одетта вернется.
Но ни того, ни другого не произошло.
В ту ночь как раз перед сном ему в голову вдруг пришли две ужасные мысли, как в каком-нибудь прикольчике с двойным смыслом:
А что если двери нет?
А что если Одетта Холмс умерла?
18
— Вставай и радуйся, мудила! — крик Детты вывел его из полузабытья. — Этак, лапушка, мы с тобою одни останемся. Похоже, дружок твой концы отдал. Вот уж дьявол-то повеселится в аду, когда кореш твой ему вставит палку.
Эдди поглядел на сорчившегося под одеялом Роланда, и на один жуткий миг ему показалось, что эта сука права. Но тут стрелок зашевелился, яростно застонал и приподнялся на локтях.
— Усраться можно! — временами голос у Детты садился от непрестанного крика, и иной раз его было почти и не слышно. он превращался в какой-то жуткий шепоток, больше всего похожий на подвывание зимнего ветра под дверью. — А я-то думала, ты уже дуба дал, господин хороший.
Роланд стал медленно подниматься на ноги, и Эдди казалось, что он не просто встает, а карабкается по ступенькам какой— то невидимой лестницы. Внезапно его охватило одно непонятное чувство, в котором жалость мешалась с бешенством. Это было знакомое чувство, навевающее неуловимые ностальгические воспоминания. Но уже очень скоро Эдди понял, что это такое. Они с Генри часто смотрели борьбу по телику, и во всех передачах один боец колошматил другого, причем бил ужасно, не прекращая, и толпа на трибунах ревела, требуя крови, и Генри тоже ревел в предвкушении крови, а Эдди просто сидел, переполненный этим самым чувством — жалостью с бешенством пополам, каким-то немым отвращением, — и посылал судье в телевизоре мысленные сигналы: Останови это, парень! Ты что, слепой, мать твою? Он же там умирает! УМИРАЕТ! Останови этой гребанный бой!
Но этот бой невозможно было остановить.
Роланд взглянул на Детту измученными воспаленными глазами:
— Очень многие думали, что я помер, Детта. — Он поглядел на Эдди. — Ты готов?
— Да, наверное А ты?
— Да.
— Выдержишь?
— Да.
И они пошли дальше.
А где-то в десять часов Детта Уокер принялась тереть себе виски.
— Остановитесь, — сказала он. — Меня мутит. Меня, кажется, сейчас вырвет.
— Может, не надо было вчера вечером так обжираться, — огрызнулся Эдди, продолжая катить коляску. — От сладкого стоило бы отказаться. Я же предупреждал, что шоколадный торт — уже лишее будет.
— Меня сейчас вырвет! Я…
— Остановись, Эдди! — сказал стрелок.
Эдди остановился.
Женщину в коляске вдруг передернуло, как будто через тело ее прошел электрический заряд. Глаза ее широко распахнулись, уставившись в никуда.
— ЭТО Я РАЗБИЛА ТВОЮ ТАРЕЛКУ, ГАДКАЯ ТЫ СИНЮШНАЯ ТЕТКА! — завопила она. — Я РАЗБИЛА ЕЕ, И Я, МАТЬ ТВОЮ, ОЧЕНЬ РАДА…
Она резко подалась всем телом вперед. Если бы не веревки, она бы выпала из коляски.
Боже, она умерла. У нее был удар, и она умерла, — подумал Эдди, осторожно обходя коляску: он помнил, какая она хитрющая и какие она может выкидывать номера. Не сделав и двух шагов, он встал как вкопаный. Поглядел на Роланда. Роланда ответил ему ровным спокойным взглядом, глаза его не выражали вообше ничего.
И тут она застонала. Открыла глаза.
Ее глаза.
Глаза Одетты.
— Боже, я что — снова хлопнулась в обморок? — спросила она. — Мне очень жаль, что я причинила вам столько хлопот. Вам пришлось даже меня привязать. Мои бедные ноги! Я, наверное, смогу сесть поглубже, если вы…
В этот самый момент ноги у Роланда подкосились, и он потерял сознание в каких-нибудь тридцати милях к югу от того места, где берег Западного моря сходил на нет.
1
Теперь Эдди Дину казалось, что они с Госпожойуже не плетутся по берегу или даже идут, преодолевая последние его мили. Они как будто летели.
Одетта Холмс по-прежнему не питала к Роланду добрых чувств или же не доверяла ему, это было ясно как день. Но она понимала, в каком он находится отчаянном положении, и сочувствовала ему. Теперь Эдди чувствовал, что он толкает вперед не мертвую груду резины и стали, к которой по какому— то недоразумению привязали еще и пассажирку, а легкий планер.
Иди с нею сам. Раньше мне приходилось за нею приглядывать, и это было дейстаительно важно. Но сейчас я только вас задержу.
Он почти сразу понял, насколько прав был стрелок. Эдди толкал коляску; Одетта ему помогала, качая рычаг.
Стрелок дал Эдди один револьвер, который он заткнул за пояс.
— Помнишь, как я велел тебе быть начеку, а ты меня не послушал?
— Да.
— Я еще раз тебе говорю: Будь начеку. Все время. Не расслабляясь ни на секунду. Если вернется та, другая, сразу бей ее по башке.
— А если я ее кокну?
— Это будет конец. Но если она кокнет тебя, это тоже — конец. А если она вернется, она попытается это сделать. Она попытается!
Эдди очень не хотелось его покидать. И не только из-за этих воплей какого-то неизвестного зверя, которые не давали ему заснуть прошлой ночью (хотя и об этом тоже он не забывал), а просто из-за того, что в этом мире Роланд остался его единственною зацепкой, единственным прочным звеном. Они с Одеттой сюда не вписывались.
И все-таки он понимал, что стрелок был прав.
— Не хотите ли отдохнуть? — спросил он у Одетты. —
— У нас осталось немного еды. Чуть-чуть.
— Пока еще нет, — решительно проговорила она, хотя голос ее звучал устало. — Попозже.
— Хорошо, но тогда прекратите качать. Поберегите силы. Вы же совсем ослабли. Ваш… ваш желудок… ну вы сами знаете.
— Хорошо.
Она обернулась — на лице у нее поблескивали капельки пота, — и улыбнулась ему. От этой улыбки у Эдди едва ноги не подкосились, и в то же время он воспрял духом. Он мог бы жизнь отдать за такую улыбку… и он был готов умереть за нее, если так будет нужно.
Он очень надеялся, что Всевышний все-таки не допустит, чтобы подобное произошло, но, по всему судя, дело шло именно к этому: времена наступали критические.
Она сложила руки на коленях, и он продолжил толкать коляску. Следы от колес становились все незаметнее; грунт постепенно твердел, однако его усыпали каменные обломки, грозившие вызвать аварию. Впрочем, Эдди старался не набирать слишком большую скорость. При серьезной аварии Одетта могла получить травму, а коляска — сломаться, что не сулило им всем ничего хорошего, и в особенности стрелку, который умер бы, один, почти наверняка. А если Роланда не станет, они с Одеттой застрянут в этом мире уже навсегда.
Теперь, когда Роланд совсем разболелся и едва мог идти, Эдди вынужден был считаться с одним очень простым остоятельством: из них троих двое были калеками.
