Сергей Житомирский - Будь проклята Атлантида!

- Вода побежит, и сразу будет тепло? – уточняла Зира.

- Нет, тепло придет, когда ты уже будешь большая.

- Вода побежит, и я сразу стану большая? Как Алх?

Ор смеялся. Потом он слезал с коня и что-то говорил воинам, роющим землю. А девочка толкала коня пятками, и тот, горделиво выступая, возил почти невесомую всадницу между улыбающимися землекопами.

Когда отец и дочь засыпали, женщины садились у костра и беседовали или молча слушали ночь. Ветер свистел в пустых окнах Башни, сонно похрюкивали мамонты за оградой. Порой в Канале с шорохом осыпался подкопанный пласт. Вдали выли волки.

Кривоносый привел из Атлы еще шесть тысяч людей разных племен. С утра вновь прибывшие разошлись по наделам, а вечером оказалось, что за день сделано меньше, чем обычно. Что ж, всем хотелось поговорить со свежими людьми. Но на следующий день пошло еще хуже. Землекопы то яростно спорили, то застывали, устремив глаза вдаль. Она зло косились на атлантов, умолкали при их приближении и начинали вяло ковырять землю.

При появлении Промеата люди стыдливо прятали глаза, бормотали невнятицу. Ора стеснялись меньше. Вечером он прискакал к Башне со своими догадками, но Промеата не застал. Ферус, сгорбясь, сидел над листом. Земли за день было скопано меньше половины обычного.

В восточной бухте случилась неприятная ссора. Когда Сцлунг по обыкновению заорал на гиев, ответом вместо беззлобных криков было такое молчание, что новоявленный Кормчий Края поперхнулся. Над надвигающейся толпой взлетели кирки и лопаты.

- Вот как! – тихо сказал Сцлунг. – Сотней на безоружного? Ну, кто самый смелый! – и распахнул на груди плащ, давно ставший из белого серым.

Дерзость спасла его. Начался бестолковый разбор происшествия, причем о Сцлунге скоро забыли. Подумаешь – недобитый атлант! Он оказался просто поводом выплеснуть затаенное раздражение. А там пошли вспоминаться обиды при дележе добычи, давние счеты между родами. Уже темнело, когда Гезд и Промеат кое-как уладили дело.

- Не пойму, что с ними? – Промеат устало опустил голову на ладони. – Может быть, это из Атлы?

- Да, - Гезд, обойдя костер, села рядом с ним. – Матери рассказали мне о слухах, которые смутили воинов. Будто корабли не станут ждать, пока Приносящий со своими безумцами дороет канаву. Воины говорят: «Все уплывут, а мы останемся здесь подыхать с голоду или утонем, когда вода пойдет в канаву». Еще говорят – ты хочешь задержать людей, чтобы вновь сделать рабами…

- Значит, пришло то, чего я боялся. – Промеат вздрогнул, словно от холода, и теснее прислонился к плечу Гезд.

- Оно не само пришло. Его прислали, - сказала гиянка.

- Не может быть!

- Ты доверчив, как сыны Айда! – Лицо Гезд светилось суровой нежностью. – А матери сразу учуяли среди пришедших лгунов с мягкими руками и языками. Надо выловить и убить их!

- Нет! – Промеат тряхнул головой. – От этого слухи только окрепнут. Завтра соберем всех людей, и я буду говорить с ними.

- Правильно. Но сперва досыта накорми. И знай – матери во всех племенах за тебя. Жаль, что здесь их мало.

- Почему ты думаешь, что они поддержат?

- Охотник готов всю добычу слопать в один день. А мать думает, что дети будут есть завтра. И что будут есть дети ее детей. Поэтому женщинам понятнее битва с холодом.

- Ты ободрила меня! – Промеат благодарно сжал узкую ладонь, потом, поднявшись, шагнул к темневшему поодаль шатру Сцлунга.

- Останься, - сказала Гезд, - отрывая глаза от пламени. В этот миг Приносящий свет ощутил простое счастье гийского охотника, которого позвала лучшая из матерей. Но навьюченный ношей чужих судеб, он еще не решался, бормоча:

- Обычаи гиев… я не смею обидеть твое племя…

- Духи хотят этого! – Гезд раздвинула полог шатра. – Прежде они сомневались, а теперь… торопят.

- Спасибо им, - прошептал Промеат, пряча лицо в огненных волосах.

На следующее утро Ор столкнулся с ним в русле. Промеат скакал, откинувшись назад, бросив поводья. Вокруг вскипали споры, кучки людей бродили от толпы к толпе. Промеат словно не замечал этого. По его лицу бродила шалая улыбка.

- Знаю! – прервал он рассказ Ора о слухах. – Сегодня дадим им бой!

Инаду было сказано – не скупиться. Над кострами жарились туши, из подвалов тащили корзины рыбы. Кипя спорами, мрачнея от раздумий, отряды текли к Башне Ацтара. Когда вкусные запахи долетали до них, воины замирали, расширив ноздри, а потом ускоряли шаги.

А Промеат сидел с Ферусом и Ором над грязными, много раз слизанными и вновь исписанными листами.

«Седьмой надел Запада, - читал Ор, - на Юге выступ в семьдесят сотен толстых локтей».

- Надо срыть! – вздыхал Ферус. – Заилится, полканала закроет. «Горб каменный высотой в тридцать, шириной в сорок локтей».

- Вычеркни. Он узкий – не будет мешать…

- Сколько? – торопил Промеат Феруса, пересчитывающего локти в дни.

- Тринадцать дней, если все останутся.

- Ясно! – Промеат поднялся. – Будем биться за десять дней.

- Но почему? – недоуменно начал Ферус. – Два-три дня…

- Для многих людей пальцы на двух руках – высшее число. Все, что идет больше, - просто «много».

- Ты веришь, что он уговорит их? – спросил Ферус, когда Промеат ушел. Ор вспомнил резкое веселье, то и дело вспыхивающее сегодня в глазах великого бунтаря, и кивнул.

- Что же, - сказал старик задумчиво, - наверно, ты лучше знаешь их. Постой, еще одно: когда умру, обещай похоронить меня в Канале.

Десятки тысяч глаз смотрели на невысокого бронзовокожего человека, стоящего на повозке. Сытая теплота в желудках ослабила страх и раздражение. Но это ненадолго. Главное должны сделать слова. Есть ли слова такой силы в кое-как слепленном рабском языке?

Промеат верил, что есть. Он говорил медленно, часто останавливался, и тогда шепот пробегал к задним рядам, куда не долетал его голос. А Промеат в это время прикрывал глаза, и перед ним возникало лицо огневолосой гиянки, прекрасное от осветившей его нежности. Он открывал глаза и смотрел на тысячи других лиц. Никогда они не были так понятны и дороги ему. И вновь он говорил – с веселым, яростным задором, заставляя людей стыдиться, хохотать, хвататься за ножи.

- Смотрите! – Промеат поднял ладони. – Две руки дней, и пойдем на корабли! Клянусь Огнем: без нас не отплывет ни одна ладья! Кто слаб духом, пусть уйдет сейчас. Но если кто-то, оставшись, опять будет шептать трусливые слова, убейте его! А теперь пусть каждый выберет: десять дней или позор на всю жизнь? десять дней или стужа на всей Земле? Решайте!

Толпа вздохнула, зашелестела разговорами. Сотни две по одиночке и малыми стайками выбрались на верхнюю дорогу. Айд смачно плюнул им вслед и поднял свою огромную лопату. «Пошли!» - махнул он коттам.