И вот теперь это недоразумение, занимавшее в здешней социальной иерархии низшую ступень, стояло у входа в камеру и нервно тискало в покрытых цыпками руках с грязными ногтями стальное кольцо с большими ключами от камер.
Заметив настороженный взгляд пленницы, он шагнул вперед, потом испуганно отступил и, чуть помедлив, кинул ей связку ключей.
- Вот… это… бери… – его глаза испуганно бегали, руки не находили себе места, да и вообще, этот освободитель выглядел так, как будто отчаянно хочет задать отсюда стрекача и желательно – как можно подальше отсюда.
- Тот… рыжий… он тут, рядом! – наконец, выпалил он и вылетел из камеры.
Но тут же вернулся, просунув в проем только покрытую черной щетиной голову:
-Ты… это…. Если что – я вас не трогал… И выпустил! Вот! Выпустил… Ладно, а? Я вам ничего не делал! – И удаляющийся топот башмаков постепенно затих в коридоре.
Молча наблюдавшая за всем этим Гермиона, выждав пару минут, на коленях подползла к лежащим на полу ключам и неуверенно взялась за кольцо.
Это что, какая-то новая злая шуточка тюремщиков?
Но дверь оставалась открытой, в коридоре было тихо, и никто не спешил к ней входить.
Собрав остатки храбрости в кулак, Грейнджер осторожно, как белка из дупла, выглянула из камеры в коридор.
Тюремный блок имел форму Т-образного тупика, предлагая лишь один путь для выхода. Все те же стены и пол из грубо тесаного, влажного камня, желтые шары-светильники на стенах и десять дверей с зарешеченными окошками.
Камера Гермионы была третьей от входа.
Гриффиндорка, одновременно веря и не веря в происходящее, осторожно ступая замерзшими босыми ногами, пошла вдоль стены, прислушиваясь к каждому шороху.
Вздрагивая от громкого звяканья ключей и скрежета замков, она открыла шесть дверей не найдя ничего, кроме двух, высохших до состояния мумий чьих-то тел.
В седьмой был обезображенный до неузнаваемости труп в обрывках форменной аврорской мантии.
В восьмой камере девушка увидела кого-то, лежащего на полу спиной к двери.
- Рон? – тихо позвала она, подойдя и потянув пленника за плечо.
Он послушно повернулся с бока на спину, и у Гермионы разом перехватило дыхание.
Лицо человека, как маска, покрывали копошащиеся белесые черви, поедающие мертвую плоть.
Она сама не помнила, как оказалась снаружи камеры, живот скрутил спазм, но желудок был пуст – с момента захвата их никто и не подумал кормить.
Рон Уизли нашелся в девятой камере.
Он сидел у стены, уронив голову и обхватив колени.
- Рон! Рон! Это я – Гермиона! – Грейнджер открыла дверь пошире, впуская в камеру побольше света.
Услышав знакомый голос, рыжая голова дернулась, поднялась и Гермиона второй раз за последние несколько минут испытала шок.
Нет, ее не напугали разбитые нос и губы Уизли с черной запекшейся коркой и рассеченная бровь.
Глаза Рона были абсолютно пустыми, без малейшей тени мысли и узнавания.
- Господи, Рон, что с тобой?! - магглорожденная Грейнджер так и не научилась взывать к Мерлину в схожих ситуациях. - Рон! Боже ты мой… Скажи что-нибудь! Не пугай меня! – в голосе девушки зазвучали истерические нотки. – Рональд Уизли! Очнись! Очнись!! Очнись же!!!
В запале, а вернее, от ужаса, наползавшего при виде такого Рона, Гермиона начала хлестать его по щекам, и это тут же принесло результат, но вовсе не тот, какого она ждала.
Рон упал набок, подтянув колени к животу, закрыл голову руками и пронзительно закричал:
- Не надо!!! Не надо!.. Не надо!.. Пожалуйста, не надо!!! Не надо…
У Гермионы подкосились ноги, она опустилась на пол и тихо заплакала, зажимая рот руками.
Прошло где-то полчаса, прежде чем, немного успокоившись, она аккуратно взяла Рона за руку и, тормоша и уговаривая, как несмышленого ребенка, вывела его из камеры.
Рон, ведомый на буксире, спотыкался, часто останавливался, но все же худо-бедно шел.
Приведенная в подземелье с завязанными глазами, девушка некоторое время плутала по подземным переходам, наталкиваясь на тупики, подземные хранилища или просто запертые и незапертые двери.
За одной из таких Грейнджер обнаружила маленький бочонок с водой, и, сломав пару ногтей, вытащила разбухшую пробку и долго, с наслаждением, пила прохладную, отдающую древесиной воду, пока ей не стало трудно дышать.
Напоив и Рона, она, по-прежнему волоча его за руку, завернула за очередной поворот и нашла, наконец, то, что походило на выход.
В этом месте, на небольшом пятачке с песчаным полом, крестообразно сходились воедино три коридора, а широкие ступени четвертого пути вели наверх.
И там наверху, что-то происходило.
Оттуда неслись звуки ударов, выкрики заклинаний, чьи-то стоны и вопли…
Гермиона только подобралась поближе к лестнице, как сверху по ступенькам скатилось чье-то дымящееся тело.
Девушка в ужасе отшатнулась – она узнала одного из палачей, Макнейра, принимавших непосредственное и весьма активное участие в «забавах».
Вот только с тех пор, как она в последний раз его видела, с мистером Макнейром произошли кое-какие радикальные изменения: сейчас в его спине дымилась обожженная дыра, в которую бы свободно прошли два кулака.
«Он убит? Но кем? Они что-то не поделили? Нет, Упивающиеся Смертью по слухам никогда не устраивают побоищ друг с другом. Вражда, интриги, может, яд, но такое?.. Нет. Значит… кто-то другой… Кто враг сторонникам Вольдеморта… Неужели?!..»
Надежда полыхнула с новой силой, но Грейнджер отогнала ее, уже боясь на что-либо надеяться.
Она отступила вглубь коридора, оттащив туда и Рона, и еще какое-то время, показавшееся ей бесконечностью, выжидала, чутко вслушиваясь в любой звук.
Наконец терпение ее истощилось, и Гермиона начала шаг за шагом подниматься по крутым ступеням, ведущим прочь из подземелья.
По мере подъема ее глаза привыкли к свету и, когда голова Грейнджер очень осторожно вынырнула над обрамленным бортиком срезом входа, она увидела всю картину в целом.
Первое, что ей пришло в голову – что по круглому залу долгое время ходил некто безумный с парой ведер красной краски и, макая в нее приличных размеров кисть, щедрыми мазками размазывал ее на стенах и колоннах, а то, что осталось – расплескал по полу.
Но потом внезапно накатило понимание, что это никакая не краска. Это - кровь. Весь зал был залит ею, где-то почти черной, где-то алой, лужи уже начавшей свертываться крови напоминали комковатое красное желе.
Следом в глаза бросились трупы, черными манекенами валяющиеся тут, и там. Изломанные, скрюченные, распоротые, с вывалившимися внутренностями, некоторые без конечностей, они больше походили не на людей, а на груды грязной одежды.
