Потом был ещё переход по дремучему лесу, в обнимку с бутылью, которую Первей и Патрик несли по очереди, всячески стараясь не разбить. Когда они наконец добрались до лагеря, рыцарю уже казалось, что ног у него нет, а штанины набиты песком, медленно оседающим в сапоги. Солнце уже давно перевалило за полдень.
— Василиса, — окликнул он девушку. — Не обессудь, но сегодня мы тебя доставить домой не сможем. Переночуешь здесь, а завтра с утра двинем к твоему батюшке. Не бойся, никто тебя не обидит. Ладно?
— Хорошо, господин Первей… — девушка зарделась, как маков цвет. Возможно, она уже представила себя спящей в одном шалаше с Патриком.
— А если б ты ещё нам сготовила чего-нибудь, то такое бы мы тебе спасибо…
— Да, господине! — Василиса, не дослушав, вскочила, схватила котелок и убежала за водой. Патрик смотрел угрюмо.
— Позвольте сказать, господин Первей. Девушка вынесла такое… а вы…
— Вот именно поэтому. За делом быстрее отойдёт от пережитого. А вообще-то ты прав — одной тяжеловато… Так не стой зря, помоги ей!
Лицо Патрика мгновенно разгладилось — наставник подал отличную мысль. И парень устремился на помощь Василисе, как будто снова спасал её от Кощея.
Первей растянулся на охапке соснового лапника, покрытого сверху попоной Гнедка.
«Родная, отзовись»
«Да, мой милый»
«Каша, конечно, у них подгорит. Но боже мой, как мне сейчас хорошо, ты бы знала!»
* * *
— Нет, Патрик, я не поеду. Трое на двух конях, это мучение и для коней, и для седоков. Надеюсь, ты сумеешь доставить Василису к отцу без моей помощи?
— Да, господин Первей, — Патрик вздохнул с облегчением. — Разумеется. Мы можем ехать?
Первей смотрел на молодёжь, пряча улыбку. Девушка, отдохнув и оправившись от пережитого, стала ещё краше, прямо больно смотреть. Патрик же нацепил на себя всё, что только могло блестеть — даже какую-то старую серебряную бляху, возможно, позаимствованную у коня из сбруи. Плюс оружие — на Кощея вчера Патрик вышел менее вооружённым. За спиной у него сиял на солнце кристалл Клеймора, второй меч был приторочен накрест, на боку висел кинжал, да ещё метательный нож… В общем, вид у Патрика был воинственный и грозный, не хватало разве только бомбарды.
— Мы можем ехать?
— Ещё одно, — улыбнулся Первей. — Возьми у меня из сумы бархатный плащ, ну тот, синий с золотым шитьём. Мне кажется, он тебе нужен.
— Спасибо, господин мой! — просиял парень.
* * *
Облака плыли в небе так высоко, но Первею, лежавшему на спине, казалось — он вот сейчас оторвётся от земли и полетит, падая в небо. И облака встретят его своими пуховыми объятьями…
«Родная, отзовись»
Пауза.
«Да, мой милый»
«Слушай, у меня такое ощущение, что назад мы поедем втроём»
Короткий шелестящий смешок.
«Какой ты умный у меня стал — прямо ужас»
«С кем поведёшься… Однако где взять третьего коня?»
Вздох.
«Это сложнее. Здесь, в глуши… Твоему Гнедку придётся потерпеть двоих»
«Почему именно Гнедку?» — Первей почувствовал некоторую обиду за друга.
Опять вздох.
«Ты не понял. На твоём Гнедке поедут они, а ты будешь трястись на этом… как его… Громе. Вместе с бутылью и прочим»
«Ещё чего!»
«Не «ещё чего», а «будет сделано». Я, как Голос Свыше, тебе приказываю. Вот так, милый. Тебе известно такое слово — «любовь»? У твоего Гнедка такой шаг, что можно обниматься… А этот Гром рысит так, что растрясёт оную Василису задолго до Новгорода, она же не монголка. Доставь девушке удовольствие. Пусть всё у них будет хорошо»
«Будет сделано, моя Родная»
Мягкий стук копыт по лесной почве, конский храп… Первей повернул голову, не вставая. На полянку уже выходили Гром и Гнедко, оба с седоками. Кто бы мог подумать…
— Что, Патрик, тебе так и не удалось сбыть девушку с рук?
Сияющие лица. Они спрыгнули с коней — Патрик придержал Василису. Взявшись за руки, подошли. Первей тоже поднялся, почувствовав важность момента.
— Господин мой, учитель и наставник… — голос Патрика дрожал. — Отец Василисы отдал мне её в жёны. Здесь нет моего приёмного отца, поэтому я прошу благословения у вас.
Они встали на колени. Первей, немного растерявшись, полез за воротник — почесать шею, но рука сама нащупала серебряную цепочку, и уже тянула её наружу.
— Живите счастливо, Патрик и Василиса, в любви и согласии. Это тебе, — и он надел на невесту нательный крест. — Это всё, что осталось у меня от матери.
Василиса схватила его руку и поцеловала.
— Спасибо… батюшка.
«Родная, как я их, а?»
«Я горжусь тобой, милый»
* * *
— … Да, Первей Северинович, вот такие дела тут у нас творятся, в Господине Великом Новгороде. Денежки твои все целы, не беспокойся, ещё и с приростом…
— Про прирост уговора не было. Так что прирост весь твой, Савелий Петрович.
Купец прищурил глаза.
— Там как-никак сорок восемь рублёв приросту-то. Может, хотя бы пополам?
Первей усмехнулся. Сорок восемь… Да, точно. Именно столько взял с него тот московский разбойник, живущий под личиной хозяина постоялого двора.
— Нет, Савелий Петрович. Твой риск, твой и прирост. Ведь прогори ты, всё до грошика из своих бы мне отдать пришлось. Не обессудь, но убыток я тоже с тобой разделять не стал бы.
Посмеялись.
— Да, вот ещё. Тут после твоего отъезда купца персицкого нашли в Волхово, в непотребном виде — голый, ноги к шее прикручены, а в гузно кол забитый. Говорят, свои его сами порешили, а что да как… Ещё и жаловаться приходили к посаднику — обидели, дескать, найдите татей проклятых. Восточные люди, пёс их разберёт.
Купец отхлебнул из высокого стакана глинтвейн. Понравился купчине напиток…
— Ничего, коли спрошу — куда дальше путь проложишь, Первей Северинович? Ежели не тайна, конечно.
— Не тайна, Савелий Петрович. Я ведь на службе у датского посланника состою. Негоже службу бросать без разговору с хозяином. Так что надо бы нам свидеться, а там посмотрим.
— Так в Новгороде твой датчанин. Так что за море плыть не надобно.
Рыцарь только головой покрутил. Надо же, как попёрло, везёт и везёт без передыху. Уже тут. Не утерпел, значит, их сиятельство…
«Родная, мне аж тревожно, ей-ей… Не привык я к сугубой везухе…»
Короткий смешок.
«Заслужил потому что. И вообще, ты заметил — не тебе одному везёт, а всем, кто тебя окружает. Ты перестал нести печать Зла… хотя и до подлинного Воина Света не дорос, правда»
Да, всё устроилось как нельзя кстати. Сын купца, Борис Савельевич, живёт-поживает с молодой женой, вырученной у того перса. А ведь сейчас она уже, наверное, плыла бы вниз по Волге, в грязном трюме, среди таких же рабов и рабынь. А может, вот в этот момент её ощупывал бы покупатель…
