— Так ее сожгли? — изумился Жилло печальному финалу.
— Уж не знаю, что на том костре горело, а только Жанна несколько лет спустя в Галлии объявилась и к брату своему приехала. Вот это я точно знаю! Признал ее брат, признали все друзья и родня, а потом она взяла да и вышла замуж…
— Только-то… — усмехнулся Жилло.
— А чем плохо? Вот и за тебя кто-нибудь когда-нибудь замуж пойдет. Если, конечно, ворон считать не станешь, — фыркнула старуха.
— Позволь, тетка Тиберия! Так ты ж сама за меня собиралась! — радостно напомнил Жилло.
— Ох, поймаю я тебя за язык… — беззлобно пригрозила она. — Смотри! Это знаки духов и демонов серебряных планет. Таких на подоле не было?
— Я ж тебе полчаса толкую — подол был синий, а знаки белые!
— Вот так я тебе и взялась объяснять, что значит цвет знака и как он смысл меняет! — буркнула старуха. — Ты его вид узнай, а с цветом я и сама разберусь.
Но у Жилло все, как на грех, из головы улетело. И неудивительно карлика в его природном виде он сперва созерцал, можно сказать, сквозь ковер, а потом — в судорогах. А поросята были просто розового поросячьего цвета. И без всяких знаков.
— Ладно! — проворчала старуха. — Теперь колдовством старого Алькуина займемся. Допустим, Неда это ребенком видела, да еще перепуганным ребенком. Но ведь что-то она запомнила?
— Знак запомнила… — неуверенно сказал Жилло. — Вроде как кулак в кулаке…
— Вот так? — показала старуха.
— Нет, правая рука вроде сверху лежала…
Тетка Тиберия сделала знак и замерла.
— Любопытно… — сказала она. — Надо отдать покойнику Алькуину должное — любил он старые знаки переиначивать. Иногда ерунда получалась, но тут он напал на верный путь! Значит, говоришь, правая рука сверху?
— А может, и левая…
— Ну и растяпа же ты! — не выдержала старуха. — Пойми же наконец, горе ты мое, как это все важно! Если удастся заклинание Алькуина разгадать и магам сообщить, они встречное заклинание сочинят! Ну-ка, давай рассказывай с самого начала — как он огонь зажег…
Жилло опять стал передавать рассказ Неды своими словами — и старуха поймала его на вранье. То ли он покрасивше выразиться хотел, то ли действительно память подвела — но началась между ними склока.
— Мелочи запомнить не можешь?! — стоя по ту сторону стола и упираясь в столешницу руками, шумела старуха. Жилло, в такой же позе, стоял напротив.
— Да что я тебе, попугай? Это он все сходу запоминает и повторяет, а я…
— Ну, лопнуло мое терпение!..
Старая ведьма с вредным видом прищурилась, щелкнула себя пальцем по бородавке, которая под носом, свистнула и высунула язык.
Результатом этих штучек было то, что Жилло вовсе онемел.
— Дурак я и растяпа, — загадочно произнесла старуха.
— Дур-рак я и р-растяпа! — не человеческим, а действительно попугайским голосом повторил Жилло.
— Очень хорошо, — одобрила старуха плоды своих трудов. — Так и ходи. Стой!
— Очень хор-рошо! — сходу заорал Жилло. — Так и ходи! Стой!
Подергала она графского слугу за руки.
— Вот теперь годится…
— Вот тепер-рь годится! — и, к собственному изумлению, Жилло замахал руками, высоко вздымая локти, на манер попугая, сидящего на жердочке.
— Будешь еще с почтенными пожилыми дамами спорить? — спросила тетка Тиберия. — Будешь сцены, как балованное дитя, закатывать?
И тут же на стол вскочил потерявший совесть Нариан. Он сел, уставился Жилло прямо в глаза и изобразил, широко раскрыв клыкастую пасть, что-то вроде:
— Ур-ру-няю-ау-урр!
Разумеется Жилло повторил все услышанное, включая кошачий мяв. И хлопанье крыльями тоже исправно продемонстрировал.
— Прелестно, — сказала тетка Тиберия.
— Пр-релестно! — согласился Жилло.
А затем, чтобы он не орал почем зря, старая ведьма взяла его за руку и отвела туда, где устроила на ночлег пернатых братцев. Кое-как постелила и ему. Спокойной ночи не пожелала, зато сделала глубокий реверанс и показала язык, что в ее преклонные годы было вовсе непростительным баловством.
Поскольку Жилло вымотался во время полета, а потом наелся горячего, то его и потянуло в сон. Не успел он голову на подушку положить, как уже растаяло все вокруг. А Дедуля с Малышом уже давно посапывали.
Проснулся Жилло от крика.
Это служанка Денизы обнаружила незваных гостей, привела хозяйку, и они вдвоем костерили Дедулю с Малышом на чем свет стоит.
Напрасно братцы-воришки показывали крылья и клялись, что крыльями ничего стянуть невозможно — не было к ним больше доверия.
Рот у Жилло сам открылся, чтобы повторить чье-то крепкое словечко — и тут Жилло вспомнил про попугайское колдовство окаянной старухи. Зажав рот рукой, сорвался он с лавки, на которой провел ночь, и пулей вылетел из погребка. Но на улице было не легче — прохожие на ходу разговаривали, лошади ржали, где-то петух глотку драл, где-то пес надрывался… Жилло, не отрывая руки от рта, понесся к тетке Тиберии.
Он ворвался к ней как раз когда она, поставив перед Виго миску с кашей, помогала завтракать Маку.
Стоя в дверях, Жилло показал ей пальцем на свой рот.
— У тебя лицо другое стало, — без особого удивления заметил Виго.
— У тебя лицо др-ругое стало! — и Жилло захлопал крыльями.
Виго медленно положил на стол ложку.
— Повтори! — вдруг потребовал он.
— Повтор-ри! — немедленно выполнил приказ Жилло.
— Кукареку! — вдруг завопил мальчишка, выскакивая из-за стола.
— Кукар-реку! — проклиная все на свете, завопил и Жилло.
Тут случилось неожиданное — Виго захохотал. Смеялся он до того заливисто, что и тетка Тиберия не выдержала, и Мак, держась рукой за грудь, тоже сделал попытку. А уж громче всех реготал Жилло, можно сказать, ржал по-жеребячьи, не забывая при этом хлопать крыльями.
Виго рухнул на скамью. Должно быть, за годы невозмутимого спокойствия смеха в парне накопилось на месяц непрерывного хохота. И он щедро расходовал этот запас, даже не думая униматься.
— Ну, уморил!.. — воскликнула тетка Тиберия, вытирая глаза краем наплечного платка. — Ну, порадовал! Так уж и быть… ступай сюда… освобожу!..
За рукава она Жилло подергала, по носу его щелкнула, два раза присвистнула.
— Свободен! — говорит. — Иди, приводи сыночка в чувство. Он, гляди, заикаться бы от такой радости не начал.
А откуда графскому слуге знать, как мальчишек в чувство приводят? Подзатыльник дать, что ли?
Так и окаменел Жилло перед хохочущим сыном от чувства бессилия. Постоял, подумал — и сам смеяться начал. Только оба притихнут, переведут дух — а поглядят друг на дружку и начинается все сначала.
