Ольга Денисова - За Калинов мост

– Да, а ты откуда знаешь?

– Бабушка говорила.

– Правильно говорила. Сколько значков, столько и детишек тебе желается.

– Вау! Куда мне столько? – хихикнула Маринка и попыталась посмотреть на себя сзади.

– Пригодятся. Погоди, не все еще, – старуха снова нагнулась над сундуком, – вот, понева и опояска. Раньше, знаешь, в цене были девки дородные, и всякая старалась себя в лучшем свете выказать: в груди прибавить и бедра попышней изобразить.

Старуха накинула ей на бедра что-то вроде шерстяной накидки, тоже белой, и расшитой крупными красно-золотыми ромбами сверху донизу, отчего она немного напоминала шотландку. И длина ее как раз позволяла видеть богатый узор подола платья.

– А я думала, что понева – это передник… – пробормотала Маринка.

– Задник, – сердито ответила старуха, – не вертись. Траурная понева, беленая.

– Как это «траурная»? – не поняла Маринка, и ей стало не по себе.

– Красный и белый – цвета траура. Девка со своей прежней жизнью прощается. Не вертись, говорю.

Несмотря на ворчание, глаза у Авдотьи Кузьминичны были очень довольными, и, наряжая Маринку, она напоминала девочку, играющую в куклы.

Неширокий вышитый пояс тоже украшал речной жемчуг, а на его концах висели пышные нитяные кисти. Старуха опять нырнула в сундук и вытащила головной убор, украшеный красными и белыми лентами.

– Это кокошник? – поинтересовалась Маринка, прежде чем его надели ей на голову.

– Сама ты «кокошник». Кокошник замужние бабы носят, а это венец – краса девичья.

Девичья краса имела форму невысокой короны, и в ней Маринка еще сильнее стала напоминать Царевну-лягушку из мультфильма.

– Ну, теперь сапожки наденем и пойдем в зеркало на тебя любоваться. Плачею только примерю – подходит ли…

– А плачея – это что?

– Это платок шерстяной, посватанная невеста на голову надевает и никому не открывает лица до самого венчания. Вот когда она уже повенчана, плачею можно снимать и красоту свою честным людям показывать. Опять же, осень на дворе, ее на плечи можно опустить – и тепло и красиво.

Плачея напоминала поневу, из такой же тонкой белой шерсти, но с вышивкой только по краям. Под ней Маринке было душно, и она очень обрадовалась, когда старуха накинула платок ей на плечи. Мягкие сапожки из светлой замши на маленьком каблучке пришлись Маринке точно по ноге, как будто их сшили специально для нее.

– Хороша! – старуха отошла к двери и осмотрела Маринку с головы до ног, – пошли.

Никакого зеркала Маринка во дворе до этого не видела, но Авдотья Кузьминична подвела ее к берегу глубокого пруда напротив бани, и легонько дотронулась до его поверхности посохом. Гладь воды замерла, словно и вправду превратилась в зеркало, и Маринка увидела свое отражение в полный рост.

Нет, не Царевна-лягушка. Маловато будет: Царевна-лебедь из пушкинской сказки. Маринка так понравилась самой себе, что не могла оторваться. Особенно ей понравилось плавно двигать руками: длинные рукава делали эти движения необыкновенно грациозными. А ей всегда казалось, что в национальном костюме женщина похожа на квашню… А тут – настоящая царевна!

– Косы-то как не хватает, – старуха огорченно покачала головой.

Игорь никогда не увидит ее в этом платье… Если они успеют убежать. Может быть, для того, чтобы он увидел ее такой красавицей, стоит рискнуть жизнью? Или даже умереть?

Второй наряд тоже пришелся ей впору, только в нем она напоминала не царевну, а сестрицу-Аленушку. Но Маринку это уже не обрадовало. Все это – отвратительный, жестокий фарс, все это обман, пыль в глаза.

– Неужели не нравится? – Авдотья Кузьминична огорченно посмотрела ей в лицо.

– Нравится, – кивнула Маринка и попыталась улыбнуться, – очень красиво.

Переодевшись в спортивный костюм, она почувствовала себя лягушкой, которой не судьба превратиться в царевну.

С каждым часом Игорь нервничал все сильней. За двое суток старуха покидала избушку всего дважды – чтобы принести ему обед. Она наряжала Маринку, и Игорь видел, правда, только издали, в каком красивом платье старуха собирается положить ее в гроб. На следующий день, к вечеру, старая колдунья топила баню, но Игорь не рискнул приблизиться – из окошка она могла его увидеть. Пока Маринка мылась, он успел вернуться на поляну, вычистил и искупал кобылиц, искупался сам, и решил, что больше туда не вернется.

Если до рассвета старуха так никуда и не уйдет, ему не останется больше ничего, как украсть Маринку у нее на глазах. Это, конечно, проигрышный вариант, но ничего интересней Игорь придумать не смог. Волох больше не появлялся, и посоветоваться было не с кем. Оставалась, конечно, одна возможность: поговорить со старухой напрямую, сказать ей все, что он о ней думает, но, во-первых, старуха слишком хитра и легко обведет его вокруг пальца, а во-вторых, она еще и сильна, и запросто отправит его обратно на болото.

Рассвет приближался. Игорь уже собирался подобраться к темной избушке, в надежде, что старуха спит – в предрассветные часы сон самый крепкий. Но вовремя вспомнил, что утром сладко спят молодые, старики, напротив, просыпаются рано. И точно – не успел он выйти из-за кустов, в окошке загорелась свеча – старуха не спала. Он стиснул кулаки. Маринка не может спать в эту ночь. Если Волох рассказал ей то же, что и ему, она же просто не сможет заснуть! Можно было бы украсть ее, когда она пойдет умываться, а сейчас, из избушки, повернутой крыльцом к пропасти, этого сделать, очевидно, не удастся.

Но Волох говорил, что рано или поздно старухе придется покинуть избушку, чтобы подготовиться к обряду! Неужели, он ошибся? Неужели шансов не остается?

И в эту минуту четыре птичьи лапы пришли в движение, избушка повернулась вокруг своей оси, и на крыльце мелькнула высокая горбатая тень. Игорь затаил дыхание. Ну? Неужели!

В темноте он плохо видел, что делает старуха, и понял, что дождался, только когда до него донесся первый порыв ветра, вылетевший из-под богатырского посоха. Ему пришлось сесть на землю и взяться руками за многострадальные кусты – видно, им часто приходилось гнуться до земли от мощных вихрей, поднимающих старуху в небо.

Игорь дождался, когда ветер стихнет, чтобы полностью быть уверенным в том, что старуха уже далеко и не вернется. Он бегом вернулся к лесу, где его ждал Сивка, и вскочил на него верхом. Старуха не обманула: после того, как она пообещала, что конь будет его слушаться, Сивка ни разу не пробовал везти его туда, куда ему хочется, а честно исполнял приказания нового хозяина. Иначе бы Игорь просто не рискнул положиться на него в такую ответственную минуту.