Бомж, пошатываясь, подошел. Красное, опухшее лицо его, заросшее щетиной, выражало полнейшее равнодушие ко всему на свете. Щедрин уловил специфический запах и поморщился.
– Слышь, мужик, ты давно здесь шаришься?
– Да это… Ну, хожу вот, – промямлил бомж. Он был пьян, но не сильно, обычно такое состояние называют «подшофе».
– На стадион заходил?
– Ну…
– Чего видел?
– Это… мужики в футбол играют.
– Много?
Задумавшись, бомж покрутил растопыренной грязной пятерней перед носом капитана:
– Пять… десять… Человек двенадцать, наверное.
– Выпить хочешь?
– Ага. – Опухшее лицо расплылось в слюнявой улыбке.
– Тогда так. – Щедрин вылез из машины, стараясь дышать ртом – запах мочи и алкогольной изжоги, исходящий от бомжа, грозил свалить с ног. – Идешь на стадион, смотришь, что там сейчас, все ли тихо, возвращаешься, докладываешь и получаешь на чекушку. Понял?
– Ну…
– Сумку оставь.
– Не, я без нее, кормилицы…
– Оставь, я сказал! – нахмурился Щедрин.
– Все, понял, понял, начальник. – Бомж вздохнул, отпустил металлическую ручку и, покачиваясь, двинулся к стадиону.
– Будем подождать, – объявил Щедрин экипажу «полста седьмой» и закурил.
Налетел ветер, с деревьев дождем посыпались желтые листья. Время шло. Бомж давно скрылся в зарослях, и капитан, потоптавшись у открытой дверцы, резонно заметил:
– Пора бы ему уже и…
– Не вернется он, Андреич, – уверенно сказал Карачун из машины. – Вот зуб даю – не вернется.
Щедрин пнул ногой сумку-тележку. Внутри зазвенели бутылки.
– Должен вернуться.
Он хотел добавить что-то смешное про зуб сержанта, но шутка не получилась – на аллее появился бомж. Двигался он как-то странно – боком, широко размахивая руками. У Щедрина мелькнула мысль, что бомжара не стал дожидаться чекушки и где-то уже принял, причем принял хорошо, граммов двести пятьдесят – он еле стоял на ногах.
С трудом доковыляв до машины, бомж бессмысленными выпученными глазами посмотрел на капитана, нагнулся, ухватился за ручку своей сумки и завалился в кучу опавших листьев.
– Э, ты что? – Щедрин нагнулся над ним. – Мужик, ты меня слышишь?
Карачун, оббежав «Жигули», пнул бомжа:
– Нажрался, тварь! Отвечай!
Бомж молчал.
Щедрин присел на корточки, кривясь от запаха, тронул рукой голову в замызганной вязаной шапочке.
– Мужик! Вот ведь козел!
– Вставай, сука! – рявкнул Карачун, рванул бомжа за безвольно откинутую руку. – О-па, Андреич! Да он в отрубе!
«Началось», – непонятно для себя самого подумал Щедрин и приложил два пальца к горлу бомжа под челюстью.
Приложил – и сразу отдернул, точно обжегшись о неожиданно холодную кожу.
– Готов. Переверни-ка его.
Карачун, брезгливо отворачиваясь, перевалил тело на спину и зло выругался – на груди бомжа зияла, сочась кровью, жуткая рана с рваными краями.
– В машину! – похолодев, крикнул Щедрин. – Бойков, связь!
Капитан шагнул к открытой дверце, но тут со стороны стадиона послышались крики и почти сразу за ними – негромкий взрыв. Над трибунами поплыл белесый дымок. Что-то просвистело в воздухе, срезая ветки кленов и берез, звучно поцеловало капот «Жигулей». На асфальт посыпались осколки разбитой фары. Двигатель взвыл – и захлебнулся. Наступила жуткая, неправдоподобная тишина.
– Мать твою! – Щедрин вжался в сиденье, ухватил черную коробочку рации и заорал: – Дежурный! Здесь Полста седьмой! В парке убийство. Взорвано неопознанное устройство, возможно, боевая граната, машина повреждена! Дежурный, как слышишь? Дежурный!
– Связи нет, Андреич, – тихо сказал Бойков.
Щедрин беспомощно выпустил рацию, сунулся было за мобильным телефоном, но глянул на прапорщика и увидел, что тот неотрывно смотрит куда-то левее стадиона. Смотрит – и его глаза медленно стекленеют от ужаса.
– Рвем когти, капитан! – с истерикой в голосе крикнул Карачун с заднего сиденья.
– Поздно… – бухнул Щедрин. Он тоже увидел то, что так напугало бывалого Бойкова. – Попали мы, мужики…
По дорожке медленно ползла белая «Ламборджини» с разбитым лобовым стеклом. Откуда-то из недр машины шел жирный, густой дым, правая дверца отсутствовала, и из салона свешивалось окровавленное женское тело; длинные черные с прозеленью волосы задевали пожухлую траву.
«Ламборджини» пересекла аллею, клюнула носом и завершила свой неспешный путь, ткнувшись в фонарный столб. Раздался грохот, полыхнуло пламя, и то, что еще секунду назад было автомобилем, превратилось в груду пылающих обломков, похоронив под собой свою хозяйку.
– Ну ничего себе за хрень… – хрипло высказался Карачун. – Или…
Оцепенение, сковавшее капитана, прошло.
– Уходим, быстро! – Щедрин, пригнувшись, выбрался из машины.
Бойков и сержант последовали за ним. Петляя, они побежали прочь. Капитан на бегу достал мобильник.
– Зараза, батарея села! Леша, дай твой.
– У меня тоже сдохла!
– И у меня, – рассматривая телефон, сказал Бойков.
– Но так не бывает! – Щедрин остановился за увитой высохшим хмелем беседкой.
Вокруг по-прежнему не было ни души. За деревьями догорала невидимая отсюда «Ламборджини». Экипажу вроде бы ничего не угрожало, можно было перевести дух.
– Так не бывает, – повторил Щедрин. – Чтобы и рация, и все три мобильника…
Его слова оборвал рев моторов. Не меньше десятка мотоциклистов на мощных японских байках-спидерах вылетели на аллею и рванулись к стадиону. Одетые в черное, хищно пригибаясь к рулям своих железных коней, они пронеслись мимо беседки. Со стороны стадиона злобно пролаял пулемет. Над головами милиционеров засвистели пули. Они упали в листву.
– ПКМ, – определил опытный Бойков. Прапорщик, единственный из экипажа, не потерял присутствия духа. – Пулемет Калашникова, калибр семь-шестьдесят два. В Чечне такие ценились.
Один из мотоциклистов, выбитый пулей из седла, покатился по пыльному асфальту. Оставшийся без хозяина байк занесло, и он, высекая искры, скользнул в сторону. Пулемет бил не переставая откуда-то с верхней трибуны стадиона.
Сбросив скорость, мотоциклисты разъехались в стороны, один из них махнул рукой. Верхняя трибуна украсилась огненными шарами разрывов, донесся раскатистый грохот.
– Из гранатомета бьют, что ли? – вывернув голову, неизвестно у кого спросил Бойков. – Не, не похоже.
Парк потряс мощный взрыв. Стадион заволокло пылью, с неба посыпались куски бетона, измочаленные доски, куски арматуры. Побросав мотоциклы, одетые в черное бойцы устремились к руинам трибун.
– Ни хрена себе! – тоненько вскрикнул Карачун. Он был сильно напуган.
– Поползли, – распорядился Щедрин и первым двинулся в сторону от аллеи, задевая локтями корни деревьев. Рядом пыхтел Бойков, позади сипло, со всхлипом, дышал сержант.
