Всплеснула руками и переваливаясь со стороны на сторону, отступила, едва не повалившись с крыльца.
— А ты, парень, не обидишь ли мою живность? — Поманила рукой бэра и, заглядывая ему в глаза, безбоязненно провела рукой по толстому загривку. — Смотри у меня, я проказников не люблю. Разом на веревку и к дереву привяжу.
Ягодка, смущаясь, что — то бормотал в ответ.
— Ин ладно. Ягодок тебе сейчас вынесу и медком угощу.
Радогор, слушая ее воркотню, тихо улыбался. На душе стало сразу хорошо. Светло и покойно. Как у дедки Врана. Отвязал торока и остановился у крыльца.
— Прими гостинцы, матушка.
— Копытиха я, милок, Копытиха.
— Нет уж, язык не повернется тебя так величать. Если не обидишься, матушкой звать буду. — Улыбнулся, теплея глазами. — Хорошо тут у тебя. Тихо. Душа отдыхает. Как у дедка Врана. Только жилье иное было. Покрепче.
Вран давно уже переступал с ноги на ногу на его плече, стараясь заглянуть бабке в глаза, и щелкал клювом.
— И тебе здравствовать, вещая птица. — Кивнула головой Копытиха. — Ночь придет, потолкуем. Посудачим по стариковски. А теперь прости, гостей потчевать надо.
Перевела взгляд на Радогора. Его голова едва над крышей не поднимается, и пожевала губами, раздумывая.
— А то можно и здесь, на травке.
Но Радогор, не слушая, втиснулся в двери и задохнулся в знакомом запахе трав и корешков, которыми были увешаны все стены и даже потолок. Глаза разгорелись, до чего показалось здесь все родным и близким. Находил знакомые цветы, втягивал в себя их запах и улыбался. Палицы выловили корешок.
— Смотри, Ладушка. Этим я тебя потчевал, чтобы душа успокоилась и тревога ушла. Чтобы страхи твои улеглись. А вот этот… — Пальцы ловко выловили из связки другой корень, как бородкой, украшенный тонким волосом. — А вот, чтобы днями шагать можно было, не уставая.
Глаза разбегаются, взгляд бегает по связкам и пучкам трав. А рука сама тянется к ним.
— Этим кровь остановить и раны залечить можно быстро. А вот от огневицы. Это от сухотки…
Влада, слушая его, не утерпела, засмеялась и, подойдя сзади, обняла, прижавшись к его спине.
— И понять нельзя, глядя на тебя. Радо, воин ты или волхв. За меч возьмешься, витязь, о которых песни поют и сказки сказываю, а увидел травки да корешки и глаза светятся. Но если бы не ты, меня и в живых бы не было уже.
Повернулась к старухе и пояснила.
— В беспамятстве я была тогда. Уже и дышать почти не дышала, когда вызволил он меня.
Копытиха во все глаза, не скрывая любопытства, следила за ним. И кивала, соглшаясь с ним, головой.
— От сглаза, от порчи. Этого не знаю… Говорят приворотное варить можно. Но это не для меня. Черным тянет от него.
— Эко вы оба обрядились не по здешнему. — Улыбнулась хозяйка. — В пути ладно, а на людях глаз дразнит, на нехорошее наводит.
Бабка рылась в углу, собирая на стол.
— Разносолов нет, не обессудьте. Но зато в радость.
Остановилась с горшком напротив Влады.
— Ровно яблочко наливное. Румяное и само в руки катится. А приняла на ручки комочком вот такусеньким. — Поставила горшок и показала на ладони рукой размеры комочка. — Пищишь и губешками шлепаешь, титьку просишь. Матушке твоей те родины не сладко дались. Князь, батюшка твой, ночью, сам, за мной прискакал и всвоем седле увез. Ты же вон какая стала. Лебедь белая.
Лада смутилась и покраснела.
— Перехвалишь, бабушка.
Приговаривает Копытиха, а руки ее ловко и умело пробежали по телу княжны. Коснулись тугих грудей, пробежали по животу, прокатились по крутым бедрам. Шлепнула шутливо по ягодицам.
— Тебе же, девица, деток долго не видать.
— Как же так, матушка? — Испугалась княжна. — Я и матери — ольхе поклялась, что сына Ольхом назову, а коли дочь, так Ольхой будет зваться.
Копытиха, казалось, вовсе не разделяла ее страхов.
— Да вы к столу, к столу садитесь, не чинясь.
— Грибочки только из лесу, ягода спелая, яички… Молоко козье для здоровья. Медок.
Дождалась, когда на лавку в угол сядут кулачками щеки подперла и заулыбалась, глядя на них.
— Простоволосая ходишь. Думала не угадаю? Не в девках, не в бабах. Э, милая! Девка после первой ночи с парнем и глядит по иному, и ноги ставит по другому. И к народу себя иначе несет.
— Так я же по батюшке с матушкой зарок дала до году волос не плести. — Конфузясь, попробовала оправдаться она.
Но старуха перебила ее.
— Про косы кому другому плети. — Отмахнулась старуха. — А детки у вас будут. И Ольх, и Ольха. А от них род потянется на многие века. Сильный, могучий. Но много позже. Вижу, не для красы в одежку воинскую срядились В путь — дорогу дальнюю. И где остановитесь, не скажу. Не видела, сколько бы не глядела.
Княжна облегченно вздохнула.
— Слышал, Радо? Не обманул сон… Рядом мне быть.
Копытиха же уже не слушала ее. Взгляд ее остановился на рукояти его меча.
— Далеко вас этот меч уведет. И сила в нем заложена великая, и бессилие. Войну несет он в себе и мир. И жизнь, и смерть. Вот как нем все свернулось и перепуталось разом. — Улыбка исчезла с лица и глаза потемнели. — Вот как…
— Затем и пришел к тебе, матушка. — Кивнул головой Радогор, не скрывая своего восхищения ее прозорливостью. И сам не зная как и почему выложил перед свою заботу. — Дедко Вран, старый волхв, полвека хранил этот меч под своей смертной домовиной, от глаз людских прятал. И страшным заклятием от чужих рук закрыл. И я свое добавил. Да отыскался хозяин меча. Назад требует. А отдать не могу. Великие беды народы ждут, если меч к нему вернется.
— Будет еще время, будет Радогор для этого. Успеем и поговорить, и посмотреть что и где. Но не за этим же вы чуть свет ко мне приехали?
Радогор засмеялся. Ничего не скроешь от старой.
— Не за этим. Опять угадала матушка.
— Угадывает ворожея. — Отрезала Копытиха и обидчиво поджала губы. — А я вижу.
— Когда к городу шли, подсылы нас ждали. За головой княжны шли. Свища уж, Клыка не стало, а нынче ночью снова были. И не простые подсылы, матушка. — Умолк, не зная, как доходчивее объяснить старухе то, с чем он столкнулся. Наконец, догадался. — ладушка, смотри в ладонь.
Слова прозвучали настолько неожиданно для княжны, что она вскинула голову. Ладонь медленно прошла перед ее лицом. Взгляд ее остановился, кружка с молоком остановилась перед губами.
— Поняла ли, матушка? Велю ей сейчас козу доить, пойдет. И ягоды собирать побежит. Убить велю, возьмет в руки и убивать пойдет. А очнется и не вспомнит. Так и те подсылы шли. Будто мертвые… Не сами шли, вели их.
Пальцем не больно щелкнул княжну по лбу. Взгляд ожил и кружка коснулась губ.
