И обрушил пятку на его колено
Третий вопль вырвался из светелки в переход.
— Не уходи никуда. Здесь меня подожди. Разговор есть.
Досадливо поморщился. Теперь уж точно, не только мертвого разбудит, всех пьяных поднимет.
Время для него будто остановилось, как уже бывало не раз. Все три крика слились в один долгий вопль. Выскочил из светелки длинным прыжком. Из его опочивальни в дверях княжна нагим телом светится и сказать что — то пытается. Рукой бесцеремонно затолкнул ее обратно и двери захлопнул. Снизу девки ее по ступеням летят и на разные голоса орут. Один дурей другого.
— Огня! — Крикнул он. — Свечи запалите.
Не скучно начинается их жизнь в Верховье. Веселый городок! А он говорил — тоска! Соскучиться не успеешь, как нож под ребра получишь.
У лестницы на поверх страж сидит. В стену спиной вдавился. Копье по лестнице вниз скатилось. Рукой рану в боку зажимает. Из угла губ по бороде кровь… И вином тянет за версту. Не утерпел служивый! Пригубил зелена вина княжеского, чтобы ночью не так одиноко было.
Бэры молчали, значит лиходей не с улицы пришел, здесь затаился, выжидая, когда хмель или сон всех с ног повалит.
Девки со свечами перед светелкой толкошатся. И помалкивают, боясь за двери заглянуть, где заходится в крике гость не прошенный.
А что бы ему вопить? И сломал то всего ничего. Пару — тройку костей, не больше. А их, костей этих, у него еще осталось считать не пересчитать, ломать не переломать. Княжне в руки в потемках кроме его подкольчужника другой одежки не попало. Завернулась в него и невдомек ей, что эта одежка ей еле попку прикрывает. Девки завтра по всему городу эту весть разнесут.
Перехватил свечу и, перешагивая через тела убитых, подошел к искалеченному гостю.
— И что кричать, спрашивается? Это разве больно? — Сердобольно, ласковым задушевным тоном, произнес он. Присел над ним и повернулся к дверям. — Все вон! А мне стражу, какая есть. И княжна туда же.
И забыл о них.
А никто и не подумал уходить. Девки про страх забыли. Глазами жгут, облизывают его широкие плечи, голую высокую грудь. Затаив дыхание смотрят, как под тонкой кожей тело буграми перекатывается. Переводят из под ресниц завистливые взгляды на княжну. И думают, подлые, все сладкое всегда ей, а им только остаточки. А та стоит одной ногой, а другую под себя поджала. И в мыслях у нее нет, что разошлись полы подкольчужника, открывая глазам то, что открывать не положено. На девок зло смотрит. Весь пол мертвыми завален, а они, срамницы, на чужое добро рты пелят.
— Больно будет, когда я спрашивать начну. — Ровным, безликим голосом проговорил он.
И княжна затрепетала всем телом, зная заранее, как он будет спрашивать.
— Кто княжну убить хотел? Кто вас подослал? Вспомни Свища. И тех вспомни, кого я на дороге оставил.
Но подсыл даже не расслышал его вопроса. Дико выкатив глаза, смотрел на торчащие из продранной одежды, обломки костей и уже не кричал, верещал. По лицу Радогора пробежала тень. И поняли, у него в голове не укладывается, как можно не найти ответа на такой простой вопрос. Или два вопроса. Поднялся и снова затолкнул княжну в опочивальню.
— Тут побудь.
На девок только глазом повел, а они вниз по ступеням от него сыпнули. Терем гудел растревоженным ульем. Двери захлопали. Ноги по ступеням затопали. Кто — то мимо его плеча сунулся было в светлицу, но он придержал его рукой и двери перед самым носом захлопнул.
А вскоре душераздирающий вопль вырвался из — за дверей. И такая боль была в этом крике, что у всех, кто его слышал, сердце захлебнулось.
Княжна уже одетая в портки и поодкольчужник и с ножом на поясе, появилась в дверях. И волосы ремешком схвачены. Да так на ней все ладно и все к месту, что у девок дух перехватило. Вроде все скрыто, все спрятано и все снаружи. Даже мужи седобородые и те нет — нет, да и бросят в ее сторону жадный взгляд. И носами дергают.
Не усидела княжна в его опочивальне. Не утерпела.
Глаз полно чужих, урочливых. Уж лучше уши заткнуть и рядом постоять. А то потом хоть ложки мой, хоть с уголька сбрызгивай. Глазищами так и зыркают, так и зыркают!
Вопли вскоре прекратились и Радогор появился в дверях. Суровый и сосредоточенный.
— Этих уберите. — Указал пальцем на мертвых. И сухо распорядился. — Родичам, если есть такие, на руки не отдавать. На лед в погреб перетаскайте. Заклятие на них лежит крепкое. И черное. Черней некуда. Встать могут. Не сумел я пробиться через него.
— Мертвые? Встанут? — В голос ахнули девки.
Но он даже не повернулся к ним. Поймал на себе вопросительный взгляд княжны и неохотно помотал головой.
— Не за мной, за тобой они приходили, моя княжна.
— Кто, Радо?
Распахнула на него синие глаза, и шагнула к нему, словно пытаясь укрыться от опасности в его руках.
— Кому то мешаешь ты, Влада.
Говорят между собой и людей не замечают.
— Мешаешь. А кому не знаю. Пока не знаю. — Голос задумчивый, тихий. — Но узнаю. Эти молчали. Но не они шли тебя убивать, в спину их толкали. За веревки делали, как скоморохи куклу.
Подняла удивленно брови. Можно ли так… чтобы живого человека…
— Ты же спишь, когда в мою ладонь смотришь. — Не весело усмехнулся Радогор. — Вот и они спали. Толкни их в то время, они и не вспомнят ничего. Я же говорю, волхв не из слабых.
Скрылся в опочивальне и на той же ноге вернулся обратно. Но уже одетый, с мечом за спиной и луком в руке.
Дворня выносила убитых. И Радогор крикнул вслед.
— Караул поставить крепкий. Встанут, греха не обобраться.
— Мертвые то? — Всплеснула руками девица с шаловливыми глазами, чей взгляд неотступно, приводя княжну в бешенство, неотрывно следил за ним.
Радогор промолчал, провожая убитых задумчивым взглядом.
— Нам бы с тобой, госпожа моя, до Ратимира продержаться. А там уж я до всего докопаюсь.
А и не госпожа, не госпожа!
Глаза отводит витязь. Чтобы худого на нее не подумали. И думать не надо. Все на виду. И кто тут госпожа, и кто тут господин и слепец разглядит. А то оговорки, когда по имени назвал, не слышали!
— Мне бы, Ладушка. — Вот и снова оговорился! Кроме княжны и не видит никого рядом. — Только бы узнать, увидеть его. А там уж я нашел бы к нему дорогу.
Рука сжалась в кулак и все показалось, что слышат они хруст ломающихся шейных позвонков.
— Я бы нашел что ему сказать!
А то не слышали его разговоров.
Владу словно кипятком обожгло. Догадка осенила. Вспыхнула и зарделась от счастливой мысли. Глаза из синих в голубой цвет окрасились. Ухватилась за его руку, не оторвать.
— Знаю, знаю, Радо, кто нам дорогу укажет. И ка я сразу не вспомнила. Бабка — ведунья! Батюшку от ран выхаживала. Или спину ему на место ставила, когда, бывало, обезножит. Она, почитай, половину города на своих руках выносила. Повитуха.
