Требование было абсолютно несуразным, и поэтому я не стал на него реагировать. А неугомонный актер принялся осматривать саркофаг в поисках воды и пищи. Он, видите ли, где-то читал, что в могилы древних вождей их скорбящие подданные всегда подкладывали продукты питания и воду, дабы облегчить покойнику жизнь на том свете.
— Он похоронен по меньшей мере три тысячи лет назад, — покачал головой Хохлов. — Вода уже протухла, а продукты испортились.
Однако скептицизм Наполеона не подействовал должным образом на фюрера, который с завидным упорством пытался вскрыть саркофаг. Утомившись бесполезными трудами, он извлек из впадины серебряный сосуд и заглянул внутрь.
— Там что-то булькает, — сказал он нам восторженно.
— Не пей, Аркадий, козленочком станешь, — попробовал предостеречь его Хохлов.
Но упрямый актер не внял предостережениям «сестрицы Аленушки» и влил-таки в себя подозрительный продукт. Результат не замедлил сказаться. Козленочком он, конечно, не стал, но в козла превратился. Или в сатира, кому как нравится. Руки и ноги у него остались человеческими, но тело обросло шерстью, а на лысеющей голове выросли изящные рожки.
— Я же тебя предупреждал, Аркадий! — ахнул Наполеон.
— Предупреждал он! — возмутился Закревский. — Это ты меня заколдовал!
— Да ни сном, ни духом. — Бизнесмен даже перекрестился. — И в мыслях не держал.
Ну, положим, в мыслях Хохлов такое превращение Закревского как раз и держал, более того, он его даже обнародовал вслух.
И тут меня осенило, я вскочил на ноги и вскричал:
— Эврика!
— Воду нашел? — встрепенулась Верка.
— Нет. Способ выбраться отсюда.
Недолго думая, я вырвал из рук растерявшегося сатира драгоценный сосуд и сам к нему приложился. Надо сказать, что влаги там было всего капли три. Но, по моим расчетам, и этого должно было хватить для чудесного перемещения из эпохи в эпоху. Во всяком случае, я на это очень надеялся. Мысленно представив холл загородного дома, где мне довелось побывать дважды, я стал перебрасывать туда своих спутников одного за другим, рассаживая их по многочисленным стульям и креслам. Себе я выбрал очень удобное кресло у окна и с наслаждением в него плюхнулся.
— Да что же это такое?! — услышал я голос расстроенного Бориса Семеновича. — Козла-то зачем в дом пустили?!
После этого мне не оставалось ничего другого, как открыть глаза и громко произнести:
— Опля.
Картине, открывшейся моему взору, более всего подошло бы название «Не ждали». Мащенко, воздев руки к потолку, стоял посреди холла и ошарашенно разглядывал неожиданно нагрянувших гостей. На коленях у ошеломленного Миши сидела Верка и нервно курила его сигарету. Что касается Василия, то он с пистолетом в руке притаился за кадкой, в которой росла пальма и которую за каким-то чертом Мащенко разместил в холле, и целил мне в лоб. Пожалуй, только стоявший у журнального столика генерал Сокольский сохранял спокойствие, но далось ему это, надо полагать, очень нелегко.
— Убери пистолет, — посоветовал я Василию. — Чего доброго, выстрелит.
Василий моему совету внял, пистолет спрятал, но из-за кадки с пальмой так и не вышел. На его лице явственно читалось недоверие, как ко мне лично, так и к моим спутникам, потревожившим послеобеденный отдых солидных людей.
— Да что же это такое! — воскликнул Закревский, подойдя к зеркалу. — Я же рогатый!
— Не расстраивайся, Аркадий, — утешил его Хохлов. — На сцене тебе цены не будет. Публика начнет валом валить на спектакли с твоим участием.
— Нет уж, позвольте! — взорвался Закревский. — Я артист, а не клоун! Верните мне мой истинный лик. Я благородный отец по амплуа!
— Будешь играть теперь обманутых мужей, — пожал плечами Хохлов. — Публике с первого взгляда всё будет ясно.
— Может, шерсть с него состричь, а рожки прикрыть шляпой, — предложил сердобольный Миша. — У меня есть машинка.
— Давайте всё по порядку, — веско произнес генерал Сокольский.
Доклад начал я, как это и положено давно завербованному агенту. К сожалению, связного рассказа у меня не получилось. Закревский продолжал буйствовать у зеркала, требуя от органов наказания виновных. Все остальные вели себя нисколько не лучше, без конца перебивая, и то и дело отпуская замечания по поводу моих выводов и предположений.
— Значит, вы, Чарнота, стали зверем апокалипсиса? — уточнил Василий.
— Да еще каким зверем! — не удержался от комментариев Закревский. — Это же тихий ужас. Вот люди не дадут соврать. Такие клыки в пасти, что хоть стой, хоть падай. — Он взглядом буквально пригвоздил меня к месту.
— А Жака де Круа убил ты? — резко повернулся к Смирнову генерал.
— Его убил дэв, — пояснил я. — Думаю, что окончательно и бесповоротно. Бедному Жаку уже не воскреснуть. Хотя умер он две сотни лет назад, но всё равно парня жалко.
— Некоторые умудрились несколько столетий назад жениться, — ехидно заметила Верка. — И ничего. Живут себе.
Камешек был в мой огород, и поэтому я отреагировал почти мгновенно:
— От ведьмы слышу.
— Попрошу не оскорблять мою жену! — вскинулся было Смирнов, но Сокольский остановил его строгим взглядом.
— Значит, Варламов нашел то, что искал? — задумчиво проговорил Станислав Андреевич.
— Нашел, — подтвердил молчавший до сих пор Крафт. — И не думаю, что нашим органам удастся остановить этого безумца.
— А кто способен его остановить? — резко обернулся к Цезарю Сокольский.
— Зверь апокалипсиса.
— Вы имеете в виду господина Чарноту?
— Да.
— Но каким образом?
— Не знаю. Спросите у него. Он, по-моему, самой судьбой предназначен для этого.
— А вы? — нахмурился Сокольский. — Какие ценные качества приобрели в Вавилонской башне вы, господин Крафт?
— Я могу взглядом сдвинуть кадку с пальмой, если угодно.
— Попробуйте, — предложил Сокольский.
Крафт нахмурился, вперся глазами в пальму и действительно сдвинул ее на целый метр, перепугав при этом Василия, который встревоженным зайцем отпрыгнул от самодвижущейся кадки.
— Теперь мне ясно, каким образом погиб Тюрин, — криво усмехнулся Сокольский.
— Вам не поверит ни суд, ни прокуратура, Станислав Андреевич, они сочтут вас сумасшедшим.
— Пожалуй, — вздохнул Сокольский. — Так что вы предлагаете, Чарнота?
План у меня был, но для его реализации мне нужен был помощник. Однако Закревский наотрез отказался участвовать в мистификациях подозрительного во всех отношениях субъекта.
— Сыт по горло, — вскричал экзальтированный фюрер, ставший сатиром.
— Вы что же, так и собираетесь доживать свой век в козлином состоянии? — вежливо спросил я.
