— Неужели мне будет позволено зайти так далеко? — Мы очень долго трудились, чтобы тебе это удалось. — Почему?
— Грубый, — пробормотала она про себя, — а может быть, просто неловкий. И молодой, и плохо вышколенный. И я думаю, что, хотя ты и не трус, тебе страшно. Не так-то легко узнавать, что все, во что ты верил, — ложь. — Не все, — прошептал Сареван.
— Большая часть. — Она сцепила пальцы на коленях. — Ты не ожидал, что я такая, да? Я почти человек. — Твоя сила противостоит всему, что для меня свято. — Правда? Тебе доводилось драться с настоящим темным магом?
— Силу одного из них я забрал. Его союзницу я убил; она унесла с собой мою силу. Она была очень похожа на тебя, — невыразительно сказал Сареван. — Это была проверка. Ты ее не выдержал. Он закрыл глаза. Его кулаки сжались. Он хотел повернуться и уйти прочь, чтобы спасти свою душу, но не смог. — Я видел Глаз Силы. Это воплощение зла, которое невозможно постигнуть. Ни один здравый ум не может вынести его, не говоря уже о том, чтобы управлять им.
— Не всякая сила легка или приятна. Некоторые ее разновидности совсем не таковы. Чтобы дождаться лета, приходится претерпеть зимние холода.
Такова была правда из его сна. Эта женщина издевалась над ней. Потому что если это было не так, тогда все, что сделал Сареван, послужило лишь на пользу мраку, а значит, он хуже чем изменник: он предал своего бога.
— Мы, члены гильдии магов, знаем, что есть и что должно быть, — сказала она. — Я открою тебе секрет, Солнечный принц. Каждый маг — это лишь половинка пары. Каждый посвященный обладает одной гранью силы, либо темной, либо светлой. Каждый должен найти себе пару в ком-то, кто является его противоположностью. Глаза Саревана расширились.
— Таким образом, — продолжала женщина, — мы существуем в единении. Без света нет мрака. Без мрака нет света. Все уравновешено.
— Следовательно, другой жрец… это… — Мой брат. Мое второе «я».
Сареван тряхнул головой. Голос дрожал и не подчинялся ему. — Ты не должна была говорить мне это. — Ты нас не предашь.
Он рассмеялся. Его смех звучал как рыдание. — Я самый черный из предателей, когда-либо ходивших по земле.
— Я тебе доверяю, — сказала женщина. Она встала и поклонилась на асанианский манер, приложив руки к груди. — Спокойной ночи, Высокий принц. Пусть темнота дарует тебе покой.
Сареван задохнулся и задрожал. Когда он вновь обрел дар речи, она исчезла.
Его называли королем городов, сердцем Золотой империи, древнейшим из существующих жилищ, священной шлюхой, невестой императоров, троном богов; имя его было Кундри'дж-Асан. Он раскинулся в долине Великого Потока, могучего Шахриз'уана, по которому кровь Асаниана струилась от девственных льдов до Пылающего моря. На земле не было города древнее, больше и прекраснее этого. Его окружали девять концентрических стен, каждая из драгоценного камня: белого мрамора, черного мрамора, лазурита, сердолика, яшмы, малахита и голубого агата; восьмая стена была из серебра, а девятая — целиком из золота. Внутри кругов города располагалась тысяча храмов, купола и шпили которых были украшены золотом и драгоценностями, а между ними стояли особняки принцев, лачуги бедняков, жилища и лавки, сараи и рынки, дубильни, парфюмерные магазины, шелкопрядильни, конюшни, бойни. Все это существовало в тесном соседстве, в переплетении и в организованном беспорядке, присущем любому живому существу.
В первый день Сареван мало что успел увидеть. Аранос ворвался в город как ураган с равнин, разметая толпу, и с грохотом въехал на Дорогу Процессий, по которой разрешалось следовать только принцам и их свитам. Благородных лордов здесь приветствовали не так, как это было принято в Керуварионе. Проявлением благоговения в Асаниане было молчание. На чувства варьяни удручающе действовала эта волна безмолвия, которое нарушал единственный звук — шум их передвижения.
Насколько хватало глаз, вокруг было только море согнутых спин, склоненных голов и тел, распростертых на камнях.
Золотой дворец раскрыл навстречу им свои объятия. Его руки были роскошны и холодны. Его тайны непроницаемы.
Но ненадолго, обещал себе Сареван. Ему пришлось расстаться с Брегаланом, к великому неудовольствию жеребца. Аранос дал ему честное слово, что с сенелем будут обращаться по-королевски. Юлан и Зха'дан старались держаться поближе к Саревану и бросали настороженные взгляды из-под нахмуренных бровей.
Их поспешно разместили в покоях Араноса и отделили от мира, поставив у дверей стражу. Уходя, Аранос предупредил их:
— Эти комнаты в вашем полном распоряжении. Но за их пределы не выходите, а также не ешьте и не пейте ничего, кроме того, что вам принесут мои рабы.
Никто не ответил. Хирел стоял неподвижно и смотрел ему вслед. А потом медленно повернулся. Сареван позабыл о своей мудрости. Он был опасно близок к тому, чтобы схватить мальчишку, ударить его, встряхнуть, наорать на него — словом, сделать все что угодно, лишь бы это застывшее лицо потеплело.
В душе Саревана нарастал великий гнев. Но это был вовсе не обычный для него мгновенно возникающий яростный порыв, так же быстро стихающий. Теперь его обуревало холодное ожесточение, которое нашло свое отражение в глазах Хирела. Никто не мог жить в этих комнатах, роскошных, уединенных и наполненных ледяным равнодушием. Обитателю их запрещалось ощущение человеческого тепла, запрещалось даже прикосновение рук, потому что он принц, святыня, потому что ему предстоит стать императором, а император — это больше, чем человек.
И меньше. Больше, потому что, подобно изображению божества, он находится высоко и недосягаем в своем совершенстве. Меньше, потому что, как и у холодного изображения, у него вместо сердца позолоченный камень. Красивая, но пустая оболочка, безжизненная и бездушная, холодная на ощупь и неуютная.
Под пальцами Саревана пружинила живая плоть: пульсировала кровь, мускулы напрягались в сопротивлении. Однако влажные янтарные глаза оставались прежними.
— Пусти меня, — сказал Хирел. — Нет, — отрезал Сареван.
Эти глаза изучали его. Он до конца понял смысл этого взгляда. Чужеземец, варвар. Вопиющая и невероятная помесь. Бывший маг, ставший калекой. И вопреки всему — принц, сын императора, сын сына бога.
Возможно, он даже достоин поцеловать одну из этих стройных и удивительно красивых ног. Внезапно Сареван рассмеялся, разжал руки и наградил мальчика ласковой оплеухой.
— Львенок, прекрати смотреть на меня свысока. Ноздри Хирела раздувались. — Ты… ты…
— Ублюдок? — услужливо подсказал Сареван. — Собачий сын? Рабское отродье? Разумный человек?
