— Ну, я же вам уже говорил — отошел в лес по малой нужде, потом заблудился, угодил на болото и блуждал по нему, пока назад не выбрался.
— Да-да, это я уже слышал, — нетерпеливо замахал руками профессор. — Упал, потерял сознание, закрытый перелом, очнулся, гипс. Это ты милиции «впаривай». А я прекрасно знаю, что ты не страдаешь «топографическим кретинизмом». А когда возвратился, то совсем не был похож на человека, несколько дней блуждавшего по болотам. Вот инспектор Столбовой считает, что ты просто где-то гулял, но я так не думаю: на тебя это совсем не похоже.
— Ну ладно, — решился Веревкин. — Я вам открою правду, только прежде скажите, верите ли вы во множественность миров?
— В смысле, «одиноки ли мы во Вселенной»? — пристально глянул профессор на студента. — Знаю, статейки Ажажи читал. Надеюсь, тебя не похитили зеленые человечки с летающей тарелки?
— Нет-нет, я о другом — о параллельных мирах здесь, на земле, — не поддержал шутки Толя Веревкин. — Ведь не случайно у разных народов бытовали предания о Шамбале, о невидимом граде Китеже, о Беловодье… Не с потолка же все это взялось!
— Ты еще Атлантиду вспомни, — усмехнулся Кунгурцев.
— Вот вы мне не верите, Дмитрий Степаныч, а на том месте, где мы с вами сейчас разговариваем, как раз стоит царский терем! — не удержался Толя.
— Какой царский терем? Где?
— В Царь-Городе, который находится в параллельном мире там же, где в нашем — Кислоярск.
— И что, в Царь-Городе имеется царский терем? — рассмеялся Кунгурцев. Не то чтобы он был склонен верить всем этим россказням, но будучи по своей природе человеком «заводным», решил немного «подыграть» Толе, тем более что его выдумки показались профессору весьма занимательными.
— Да, терем царя Дормидонта, — на полном серьезе продолжал Веревкин, — правителя Кислоярского царства.
— Кислоярского?
— Ну да. Я, правда, не уточнял, почему государство называется именно так, но оно лежит в среднем и нижнем течении Кислоярки.
— Постой, постой, — перебил профессор, — если я правильно понял, в твоем параллельном мире тоже протекает река, и тоже зовется Кислоярка?
— Это одна и та же река, — терпеливо объяснил Толя. — Да и вообще, похоже, этот мир не существовал изначально, а возник несколько веков назад. Или, вернее, мир был единым, а в какой-то момент разделился надвое.
— И ты в этом уверен?
— Вот факты. — Веревкин перешел к стенду с фотографиями. — Здесь остатки крепостной стены Кислоярска, сохранившейся лишь в незначительных фрагментах, а в Царь-Городе она стоит до сих пор. Или возьмем церковь, что на улице Энгельса. Ну, вы видели — там теперь городская библиотека…
— Да знаю, знаю, — махнул рукой Кунгурцев. — Старейшее здание города, именно по дате ее постройки и считается год основания Кислоярска — 1165-ый. И, кстати, только это обстоятельство удержало в тридцатые годы городские власти, когда они надумали ее взорвать. Ограничились тем, что разрушили звонницу и снесли купола. Слава Богу, остались ее изображения. — Профессор указал на другой стенд, где рядом висели увеличенная черно-белая фотография и цветная репродукция. — Вот, гляди — так эта церковь выглядела в начале прошлого века, а так — в 1570 году, ежели верить миниатюре из средневековой летописи. Видно, что церковь перестраивалась, и переделки в стиле ложноклассицизма ее отнюдь не украсили.
— А в Царь-Городе она сохранилась в первозданном виде, — терпеливо выслушав профессора, заметил Толя. — Или в почти первозданном.
Дмитрий Степанович проницательно глянул на Веревкина:
— Как-то все у тебя просто получается: стена в первозданном виде, храм в первозданном… Неужто за восемь веков ничего не изменилось?
Толя на миг задумался:
— Знаете, Дмитрий Степаныч, за три дня я не мог во всем разобраться, но кажется, что… Нет, не знаю. В общем, это похоже на чей-то эксперимент: разделили мир на две части и одну пустили по пути естественного прогресса, а вторую обрекли на искусственный застой…
— Или наоборот: одну — на естественный застой, а вторую — на искусственный прогресс, — язвительно подпустил Кунгурцев.
— А я решил поставить свой собственный эксперимент, — чуть разгорячась, продолжал Веревкин. — Отправлюсь туда еще раз и попытаюсь сдвинуть их застой с мертвой точки.
— Пятилетку в три года? — усмехнулся профессор.
— Нет, восемьсот лет в один год! — запальчиво ответил Толя.
— Ну, тогда ты самого Стаханова за пояс заткнешь, — совсем развеселился Кунгурцев. — Я вот недавно читал про одного благородного мечтателя, который искренне хотел приобщить туземцев-островитян к достижениям европейской цивилизации.
— И что же?
— Съели, — вздохнул профессор.
— Я вижу, вы мне не верите, — чуть обиделся Веревкин.
Дмитрий Степаныч как-то резко посерьезнел:
— Знаешь, я даже не знаю, что и сказать. Сколько я с тобою знаком, такие выдумки — не в твоем вкусе. Да и какой тебе резон меня дурачить? Никакого, ибо ты и сам понимаешь, что это бесполезно. Но просто так взять и поверить тебе, уж извини, я тоже не могу. Так что придется тебе в следующий раз взять меня с собой, когда намылишься в свой невидимый Китеж! Надеюсь, дорогу ты запомнил?
— Там очень узкий проход между мирами, — отведя взгляд, срывающимся голосом проговорил Толя. — И то и дело меняет место. Думаю, что во второй раз я уже его не найду…
— А как же твои стахановские планы? — ехидно кольнул профессор.
— Ну, это ж я так, теоретически, — совсем смешался студент.
— Теоретически, — передразнил Кунгурцев. — А археология, друг мой Толя, это наука практическая. — И, глянув на собеседника, невольно прыснул со смеху: — Да уж, любезнейший мой Веревкин, не умеете вы врать, не умеете. Но ничего, со временем научитесь… Ну и что ты там говорил насчет экрана, куда его лучше передвинуть — вправо или влево?
* * *
На 5-ом городском автобусе по будням в дневное время пассажиров обычно бывало не очень много. Именно на этом маршруте юный Василий Дубов и его друзья ездили загорать на речку, где у них были свои укромные, им одним ведомые уголки.
Когда Вася, Маша и Митька подошли к остановке, они увидели там всего одного пассажира. Вернее, пассажирку — свою одноклассницу из 7-го «Б» (или теперь уже 8-го «Б») Люсю.
Чаликова и ее спутники, которые следовали за ребятами, стараясь не очень «светиться», поначалу были несколько удивлены, услышав это имя — издали Люся более походила на мальчишку, причем и короткая прическа, и наряд (джинсы, майка, кеды) это сходство только подчеркивали. Да и отношение ребят к ней было скорее как к «своему парню». Нельзя сказать, чтобы Люсе это очень нравилось, но со своей стороны она ровным счетом ничего не делала, чтобы изменить свой, как теперь сказали бы, «имидж».
