Прямо на бревне Пурпурного Дуба сияла надпись, переполненная ци и выполненная каллиграфическим почерком:
«Мастер! Научитесь, наконец, обращаться с документами!»
Глава 18, в которой герой открывает новые кулинарные горизонты, на деле оказавшиеся очень старыми
Когда-то Ханю Нао, потом Фенгу, а затем и Ксингу Дуо нравились усы и бороды. Конечно же, не косматые и грязные, словно у дикарей, а аккуратные, ухоженные, выдающие во владельце просвещённого, мужественного или искусного человека. Все или почти все учителя в кристаллах носили длинные белоснежные бороды, красивой бородкой обладал отец Гуанг Нао, да и наставник Бунтао выглядел просто превосходно. Даже в прошлой жизни, когда пришло время, Хань последовал примеру отца и брата, и матушка Лихуа утверждала, что бородка подчёркивает его мужественность!
Теперь же Ксинг считал бороду и усы испытанием демонов преисподней, жалким уделом тех, кто не познал лучшего в мире изобретения цивилизованного человечества — острой бритвы.
Проблема заключалась в том, что их ему приходилось носить именно сейчас, а те кололи губы, непрестанно чесались и ощущались на лице одной из изощрённых придумок Пыточного Департамента. И, увы, избавиться от бороды было уже нельзя. Не сейчас, когда он столько усилий приложил к её обретению.
После той эпической битвы, во время которой он отсиделся на дереве, сердечно желая победы сразу обеим сторонам сражения, после улаживания дел с чиновником Фу и недобитками презренных Гао, перед Ксингом встала большая проблема. У него оказался, если считать сменных, табун из чуть ли не двух дюжин отличных лошадей, целая гора зверья, а оружия, брони и экипировки достаточно, чтобы вооружить небольшой отряд наёмников. И, по большому счёту, ничего из перечисленного Ксингу не требовалось.
Богатый и знатный Хань Нао, возможно, лишь махнул бы рукой и отправился по своим учёным делам. Но Ксинг, познавший голод, нужду и лишения, не мог допустить и мысли, что столько прекрасной еды просто-напросто пропадёт. Да и как бывший ученик кузнеца, сам мастер-кузнец во всём, кроме признания наставника, не способен был оставить пусть и не выдающееся, но всё же неплохое оружие ржаветь и портиться. Ну а лошади… Лошадок было просто жалко.
Поэтому, несмотря на то, что следовало как можно быстрее отсюда убираться, он решился на авантюру. Всех зверей, что погибли возле Дуба и которые покоились на раскидистых ветвях, он, вполголоса ругаясь и проклиная Гао, перетаскал на знакомую поляну, ту самую, где услышал детали заговора. Предположение, что его острая угрожающая ци отвадит почуявших кровь зверей лишь ненадолго, полностью оправдалось — под конец ему даже пришлось сразиться с огромной ящерицей, чья туша вскоре присоединилась к таким же неудачливым собратьям. После зверей пришла пора лошадей: их он попарно перевёл на облюбованную поляну, привязывая на противоположной стороне от груды мохнатых, пернатых и чешуйчатых тел.
Несмотря на то, что ци, которой он укрыл зверьё, чтобы остановить разложение, полностью блокировала и запахи, кони нервничали и истерично ржали. К счастью, они были боевыми скакунами, приученными к крови сражений, так что единственную серьёзную проблему вызвала лишь упряжная лошадка чиновника Фу, которую удалось успокоить, лишь вогнав в сон с помощью целительской ци.
Затем Ксинг перетаскал всю приличную экипировку заблаговременно раздетых до нитки врагов, а также выкопал деньги, спрятанные два с лишним года назад. Ксинг понимал, что сейчас, когда он получил казну отряда Гао и деньги взяток продажному чиновнику Фу, эта сумма, когда-то такая огромная, выглядела ничтожной. Но крестьянская рачительность не позволяла оставить даже согнутую монетку.
Он не знал, почему ему показалось такой прекрасной идеей воспользоваться бревном Пурпурного Дуба, но не раз проклинал тот момент, когда она пришла ему в голову. С веткой он провозился почти что до самого заката. И потом, зашвырнув бревно с прикреплёнными бумагами и наслаждаясь выражением лица наставника, не мог избавиться от мысли, что любая другая древесина сработала бы ничуть не хуже.
Что могло пойти не так в его плане? Да абсолютно, совершенно всё! Но, к счастью, боги удачи всё ещё смотрели в его сторону, так что по дороге, идущей по краю Леса Дюжины Шагов, никто, как обычно, и не проехал.
Спать Ксинг улёгся очень усталым. Не телом, ибо ци продолжала бурлить как обычно, но духом, который изрядно утомила затянувшаяся на весь день возня с тасканием мертвых зверей и людей, а также мучительное отрезание злополучной ветки. Да и беспокойство в ожидании неприятностей не позволило, несмотря на огромный опыт сна в любых подходящих и неподходящих местах, выспаться нормально.
Ранним утром, как только солнце озарило землю своими первыми лучами, Ксинг отправился в Жумэнь, ведя в поводу целый караван коней, связанных длинной верёвкой. Лошадка чиновника Фу, которой теперь не приходилось таскать тяжёлую лакированную повозку или находиться на поляне с такими ужасными и свирепыми мёртвыми монстрами, изрядно повеселела. Остальные лошади, привыкшие слушаться только хозяев, брыкались и сопротивлялись, поэтому снова пришлось их подгонять с помощью устрашающей и подавляющей ци.
К счастью, торжище Жумэня располагалось за пределами городских стен. Ксинг хоть и не боялся показаться на глаза городской страже, но лишний раз рисковать не собирался. Он обошёл несколько торговцев лошадьми, пока выбрал одного, чья ци ему понравилась больше остальных. И теперь стоял и наблюдал, как тот заглядывает лошадям в зубы и осматривает копыта.
Ксинг никогда не был хорошим лицедеем — у него просто-напросто не возникало нужды в изучении театрального искусства. Но сейчас он, облачённый в ненавистные родовые цвета Гао и почёсывая бородку, которую срезал с предыдущего обладателя этих одеяний, мог служить воплощением высокомерного раздражения.
— Ну что, купец! — рявкнул он совершенно искренне. — Берёшь или нет?
— Не могу, — развёл руками торговец. — Откуда я знаю, что эти лошади не краденые?
— То есть ты, презренная душонка, обвиняешь меня, Ханя Гао, в воровстве лошадей? — спросил Ксинг грозно, положив руку на рукоять меча. — Мне кажется, что твой язык слишком подвижен, его надо хорошенько укоротить.
— Я подданный Императора! — закричал торговец.
— Презренный простолюдин, оскорбивший члена рода Гао! — поправил его Ксинг. — Не беспокойся, мой клан выплатит компенсацию твоей вдове.
— Нет-нет, уважаемый Гао! — сразу же пошёл на попятную торговец. — Я ни капли не сомневаюсь в ваших словах. Но вы сами понимаете…
— Ты считаешь меня подозрительным? — вкрадчиво спросил Ксинг.
— Конечно нет! В репутации Гао и всех членов вашего великого рода нет никаких сомнений! Но всё равно, согласитесь, мне придётся дать объяснение, когда кто-то спросит, откуда у этого достойного юноши столько лошадей и почему я их купил.
Ксинг для порядка задумался, пристально уставившись на торговца. От прямого сверлящего взгляда тот стал ёрзать и топтаться на месте, ци его выражала полную панику. Наконец, Ксинг, словно неохотно, ответил.
— Ты видел мой отряд?
— Да, конечно! Вы покинули южные ворота вчера утром! Вместе с уважаемым помощником Второго Яшмового Судьи.
— Хорошо, это избавит от ненужных объяснений. Ты знаешь, кто живёт в том направлении?
— Там Лес Дюжины Шагов! Только идиот посе… Вы имеете в виду достопочтенного кузнеца, мастера Гонга Бунтао?
— Ты умнее, чем кажешься на первый взгляд, — снисходительно кивнул Ксинг, и страх в ци торговца сменился гневом и обидой. — Что ты знаешь о Первом Наследнике клана Гао?
— Ничего, господин. Дела вашего великого клана гораздо выше этого недостойного торговца.
— Недостойного? Хорошо сказал! Ну, ну, не делай такое лицо. Дело не в тебе, ты не хуже и не лучше любого из вашего подлого торгашеского племени.
Ксинг почувствовал, что все опасения в ци торговца ушли куда-то на второй план, их сменила жгучая ненависть.
