«Значит, план “В”», – мелькнуло в голове у Андрея. От проема до двери офиса не более пяти метров, до выхода на улицу – и того меньше, но надо встать и метнуться к двери как можно быстрее. «Вот я попал!» – Андрей сгруппировался, приготовившись к прыжку назад, как в видеоигре. И рванул назад к двери.
Вроде бы все просто и реально, но вереница простых действий, обычно выполняемых автоматически, вдруг стала необыкновенно длинной и опасной, как ядовитая змея, которую пытаешься схватить за хвост. Будь готов к укусу! Машинка в этот момент молчала – переключалась на другой режим…
Но, перекрыв выход, у двери молча стоял тот самый человек, который только что глубокомысленно разглядывал потоки воды в машинке. У него были красные руки, как у мясника на рынке. Человек в упор посмотрел на Андрея.
– Я тебя иначе представлял, – почти без интонации сказал он и протянул Андрею окровавленную руку. – Проходи, – и двинулся в глубь помещения.
Теперь ясно было видно, что на руках именно кровь. Казалось, она сочилась из пор кожи.
«Хрен тебе», – подумал парень и дернул ручку на двери. Та осталась у него в руках. А затем рассыпалась в серо-желтую пыль. Как распадается труха прошлогодних листьев.
Человек наблюдал за Андреем чуть скучая. А тот пытался выбить дверь. Она не поддавалась, хотя днем держалась исключительно на честном слове. Сейчас – стояла насмерть. Причем явно не в команде парня. Он уже почти отбил плечо, а фонарь не оправдал надежд: разлетелся на куски после первых двух ударов.
Незнакомец терпеливо наблюдал. Не вмешивался, пока Андрей не попер буром:
– Дверь открой! – заорал он на мужчину. Тот хмыкнул:
– А то ты со мной, видимо, драться будешь? – Никогда еще Андрей не чувствовал себя таким униженным и глупым. – Веди себя примерно, юноша, и все закончится. Для одного из нас, возможно, даже хорошо, закончится.
«Он сразу меня не убьет, – понял парень. – Надежда есть. Кто-нибудь придет и спасет меня». Чувствовать себя маленьким и слабым было ужасно стыдно. Еще накануне вечером, во время игры, он почти победил вселенское зло и тосковал по собственноручному спасению мира, а теперь пальцы рук дрожали и противно ослабли колени. А маньяка потянуло на философию:
– Никогда не знаешь, куда приведет тебя та или иная встреча. Чем обернется, казалось бы, обычный поступок. Как закончится серый, незначительный день.
Андрея что-то покоробило в речи незнакомца. Тот продолжал:
– Проживал похожее сотни раз, тысячи раз делал то же самое, говорил и думал подобное, а однажды: раз! – и несколько слов переворачивают всю твою жизнь, всю твою реальность. – Он странно произносил слова, словно привык вещать со сцены. – Если бы у меня был сын, я научил бы его быть очень осторожным со словами. И перестань калечить дверь, юноша. Во-первых, бесполезно, во-вторых через дыры ужасно сквозит.
Из вмятин на двери вверх поднимались сероватые струйки дыма. Тянулись вверх, никуда не торопясь, как нити, как тонкие стебли травы, как волосы. Дверь словно обросла.
– Мы можем и здесь поговорить, – неожиданно предложил мужчина. – Тебя же зовут Андрей, не так ли?
И все вокруг изменилось.
Резко ударил в глаза холодный белый свет. Он залил все вокруг, словно кто-то включил мощные лампы. Ряды стиральных машинок рванули в бесконечность, стены исчезли. Сверху упали и задергались на шнурах, как на жилах, маленькие лампы с жестяными абажурами-конусами. Они свисали откуда-то сверху из белой пустоты, покачивались в метре над головой.
Андрея охватил ужас: он сто раз бывал в этой комнате и точно знал, что ничего подобного, кроме стиральных машинок, здесь не было, и тех не больше десятка. За пластиковой дверью прачечной еще час назад скучали невзрачные кафельные стены и пол, выложенные белой плиткой, отчего все пространство вокруг казалось нераскрашенной шахматной доской с загнутыми краями. Расчерченное на квадратики пространство исчезло. Белый свет растворил его, смыл. Вытеснил собой. И даже знакомые, привычные, точнее опознаваемые предметы выглядели неизъяснимо иначе. Словно привычны они только на вид, да и то лишь на первый взгляд. Чувствовался подвох во всем и непонятно в чем одновременно. Андрей однажды в жизни держал в руках пачку долларовых купюр. Около двух десятков мелких мятых бумажек. Ему, старшекласснику тогда, приятно было думать, что трогает настоящие иностранные деньги. Он несколько минут тасовал и пересчитывал их, раскрывал веером и стучал по ладони. А потом что-то показалось не так. Он потом посмотрел на свет одну из купюр и обомлел: никаких водяных знаков.
– Повезло тебе, Андрюха: одна фальшивая в пачке, и та тебе досталась. Счастливчик! – ржали над ним пацаны из класса.
Андрей еще раз провел рукой по фальшивке, потом – по настоящей. Внешне они ничем не отличались. И руки не ощущали разницы. А на душе тревожно, что разницы не чувствуешь. Потом пацаны признались, что все купюры были ненастоящие. И их изготовителя, соседа по парте, в конце концов посадили на два года. Но тогда, как сейчас, было на душе скверно, что обманывают, а в чем непонятно.
Вот и сейчас – скверно, что все вокруг ненастоящее, хоть и выглядит знакомо. И не покидает чувство, что добром тут вряд ли кончится.
– Какого?.. Откуда знаешь?
– Я всех здесь знаю. – Незнакомец спокойно смотрел на Андрея. Его лицо показалось парню знакомым. Лицо человека без возраста, на котором ум и гордость смешались со страданием, точнее, были перечеркнуты морщинами страданий. Перечеркнуты, но никуда не исчезли. – Не нравится мне твое имя. – И он снова оказался у машинки. Облокотился на нее, как на трибуну или кафедру.
Андрей совершенно был сбит с толку такими перемещениями мужика и впал в ступор. Тот все вещал:
– Страшно, Андрей? Ночь, чужой человек, непонятные слова, странное место… Чувствуешь опасность? А утро было таким серым и обычным, привычные заботы, планы на выходные, мелкие хитрости и интрижки на работе – выйти не в свою смену, чтоб продлить пасхальные каникулы. Отлично придумано для человечка твоего масштаба!.. Уверенность в завтрашнем дне настолько велика, что о ней даже не задумываешься. Мне знакомо это чувство. Мир вокруг прочен, привычен, понятен. Может быть, даже бесцветен и скучен. Как воздух. Как вода – пока не провалишься по уши и не ясно, есть она в луже или нет. Глубина этой лужи, гордо именуемой твоей жизнью, тоже становится ясна, только если что-то или кто-то ее потревожит. Тогда по воде пойдут круги, круги, круги…
Он говорил как сомнамбула, сам с собой, и как-то не слишком правильно сочетал слова. Затем помолчал несколько секунд, словно справляясь с приступом головной боли. Снова заговорил.
