– На себя посмотри, – вдруг ляпнула Юлия. А потом сникла как-то, ссутулилась. Забормотала: – Только она меня не узнает, никто из вас не узнает. – И была в этом ответе то ли горечь, то ли злоба. – Она решила однажды, что дети лучше, чем крылья. Что запах приятней, чем небо. И что свет без тепла неполон.
– А это не так?
– Не так! – огрызнулась Юлия. – Вот пусть поживет теперь с одним крылом. – И рявкнула потом: – Не лезь не в свое дело!
Раздавленная, Ирина отпрыгнула в коридор. Заныла спина, захотелось с хрустом подвигать лопатками. Выходя из кухни, она обернулась. Сгорбленная комендантша сидела у окна и тупо тыкала окурком в свою ладонь, сложенную лодочкой.
– Я сказать только хочу, и ты меня не перебивай. – Ира неожиданно для себя повторила жест «руки-лодочкой». – Я оказалась тут между вами, как меж двух огней, и что-то вот здесь у меня изменилось, словно включилось кое-что. – Девушка сильней прижала руки к сердцу. – Не могу до конца понять или вспомнить про тебя и за какой свой выбор ты отвечаешь. Но попробуй и узнаешь: улыбка лучше боли, чувствовать так же много, как знать, а добрые дети радуют больше твоих темных крыльев. Потому что меняются и у них тоже появляются дети. Они другие каждый день. Каждое мгновение. Прости. И спасибо, что напомнила, зачем мы вообще здесь. И как это бывает нелегко, сестра.
У Ирины заболела спина. Болела так, как давно уже не болела. Захотелось с хрустом свести лопатки, выпрямиться как стрела, чтоб заглушить боль. Но она улыбнулась и вышла в коридор из ярко освещенного пространства кухни совсем не балетной походкой. Юлия не видела, вернулась ли Ирина в комнату или вышла из квартиры. Она даже не пошевелилась, не обернулась. Не знала она, слышал ли разговор кто-нибудь еще. Но соседи рассказывали, что когда ночью заплакала во сне Марусина девочка, зашла к ней в первую комендантша, и колыбельная оттуда зазвучала, на два голоса. Малышка сказала что-то вроде: «Я скучаю по своей сестричке», и кто-то из взрослых ответил ей чуть слышно: «Я тоже».
Андрей в первую секунду даже не понял, открыл ли он глаза: такая разлилась чернота вокруг. Когда же сквозь жалюзи в помещение на секунду проник свет фар от проехавшей мимо машины, он смог узнать место, где находится. Привычные вещи оставались на местах, просто их не было видно. Компьютер, стол, за которым задремал Андрей, телефон на нем, пара кресел для посетителей в вестибюле у стены не изменили своего положения. Чернела дверь в полуподвал. Она была закрыта. Латунная ручка на двери, сверкнула как глаз.
«Отключили свет, – успокоился было охранник. Вполне нормальное объяснение. – Как такой нервный субъект, как я, может подрабатывать ночным сторожем? Мне б стихи писать: “Латунная ручка сверкнула как глаз”». – Он почти расслабился. Но новый приступ стуков за стеной ввел его в ступор. Словно кто-то заперт и что есть силы пытается вырваться, то барабаня, сотрясая дверь, то затихая, накапливая силы. Так работает стиральная машинка-автомат в режиме отжима на восьмистах оборотах. Как она может работать, если отключили электричество? И как она вообще включилась?
Слышать, как за стеной в полной темноте что-то стучит – страшно. Особенно если знаешь, что не должно быть темно и стучать некому. Под ребрами появился маленький ледяной шарик. Он медленно разрастается, замораживая внутренности. Мерзкое чувство тревоги, похожее на ледышку, засело за грудиной. Но ведь нужно встать, пойти в темноту на этот припадочный звук и найти его причину. Ледяной комок еще увеличивался от этой мысли. «Это лишь короткое замыкание или глюк в программе», – почти уговорил себя Андрей. И даже решил просто позвонить ментам, не спускаясь в полуподвальный зал с машинками. Пусть приедут для поддержки. Эпилепсия машинки на время прервалась, стук затих. Самое время – позвонить.
В темноте парень нащупал телефонную трубку, ничего не свалив при этом. «Удача!» – отметил он про себя. Но тут же чертыхнулся – гудка в трубке не было.
Машинка за стеной снова забилась в судорогах. Для короткого замыкания она слишком долго живет, это понимает каждый, кто хоть немного помнит школьные уроки физики. Как назло, по этому предмету у Андрея была пятерка. Но представить маньяка, пришедшего в полночь постирать пару окровавленных простыней, парень из Ромашевска тоже себе не мог. Оставалось одно: взять в ящике стола большой фонарь и связку ключей, пойти к темной двери с латунной ручкой и спуститься вниз. И главное, не забыть, что там, у входа – ступеньки с обеих сторон. Покидать стол не хотелось так же, как оставлять родину. Не важно, что с комфортом за столом могла сидеть только приемщица, худосочная старая дева Мария. Сейчас он был таким уютным и надежным, но его предстояло оставить здесь, в знакомой темноте, и шагнуть в незнакомую.
Так Андрей и сделал. Хорошо хоть фонарик работал.
Парень пытался не паниковать и сохранять спокойствие, но холод разрастался в груди. Потому и мысли ночного сторожа остывали, он совсем не пылал храбростью, в голове появлялись варианты удачного и неудачного отступлений. Например, план «В» – запереться в офисе (так называлась крошечная комнатка с сейфом) и дышать через раз, ждать утра, как спасения. Или что есть духу лететь к наружной двери, чтоб просто сбежать. Этот вариант ему понравился даже больше, осталось только открыть наружную дверь, подготовив пути отступления. Или сразу сбежать? И сделать вид, что ничего не было. В конце концов, гипотетическое увольнение куда менее значимо, чем возможная травма на нелюбимой работе.
«Пожалуй, это разумнее всего», – решил Андрей. Но достал фонарик из ящика стола и двинулся к проему двери служебного помещения. Мама растила его без отца и учила, что трусить не хорошо. Хотела воспитать настоящего мужчину. Настоящий мужчина на немного нетвердых ногах подошел к двери, взялся за ручку и сделал шаг вперед. Совсем забыл про ступеньку.
Дверь, как огромный рот, распахнулась и проглотила споткнувшегося парня.
Внутри было светло. Необходимость в фонарике исчезла, и Андрей испытал слабое облегчение. Теперь в случае чего он мог использовать фонарик как дубинку. Но это чувство быстро улетучилось, когда он понял, куда свалился.
Упав ничком на белый кафельный пол, Андрей уткнулся носом в небольшую тепловатую бурую лужицу. Она неприятно пахла: дешевым мылом и чем-то еще. Пунктир небольших лужиц такого же бурого цвета проходил от двери к рядам с машинками. А в конце красного пунктира (парню не хотелось верить, что бурые точки и полоски – это кровь) стоял крупный пожилой мужчина. На вид ему было около пятидесяти. Он стоял, опираясь руками на корпус машинки, и смотрел, как в барабан набирается вода. Важно ли то, что машинка была с вертикальной загрузкой, а значит, Андрей мог рассмотреть сразу рост, телосложение, одежду человека? Может быть, и не существенны все эти детали. Андрей лишь осознал, что по белому пластиковому боку машинки сбегали вниз черно-красные полоски.
