Если ей суждено будет стать королевой, она сделает все, что в ее силах, для народа Хеджмура – самых близких ей людей Семиземелья. И терпеливо исполняющий все прихоти своей будущей жены принц Лукас ей будет не помеха.
Гретхен слышала много рассказов о гвардейцах короля, но до последнего времени считала, что все они не больше чем сплетни. Но за время, проведенное вместе с Дрю и Гектором, у нее раскрылись глаза, она стала понимать, что на самом деле происходит в Хайклиффе и насколько небезосновательны эти слухи. До нее доходили также неприятные сплетни о том, что случилось в Хайклиффе с ее собственным отцом. Как ни странно, больше всего информации она черпала из непрестанной болтовни своих прислужниц – они не умели держать язык за зубами и вываливали все, что увидели или услышали. Если король действительно повинен в гибели ее отца, следовало подумать о тех, кто может стать ее настоящими союзниками. Безоговорочно верить она могла только двоим – герцогу Бергану и Гектору. Им и еще Дрю.
Но через несколько часов Дрю казнят, а она станет законной женой принца Лукаса. Она может оказывать некоторое влияние на других, но ее саму впереди ожидала печальная участь.
По превращенному в плац внутреннему дворику замка Хайклифф Кип маршировали отборные отряды гвардейцев – подтянутых, готовых выполнить любой приказ своего командира. Остальные гвардейцы, выглядевшие не столь браво, несли службу за стенами замка – сейчас они сдерживали и направляли прибывающие из города толпы зевак. В Львиной гвардии осталась горстка бывших солдат Вергара, но они давно не делали погоды в армии нового короля. Основу гвардии Леопольда составляли наемники, наводившие в Лиссии порядок именем короля и своим железным кулаком.
Немногие, случавшиеся в последнее время восстания и смуты быстро и жестоко подавлялись, слухи о том, что такое королевское правосудие, расползались по стране так же тихо и постоянно, как плыли вниз по реке Редвайн мертвые тела. Случился бунт и в Западной земле, и теперь Гретхен знала, почему. Все слухи, которые она всегда отметала, оказались правдой.
Из оставшейся за спиной Гретхен спальни ее окликнули служанки – настала пора отправляться в королевский павильон. Гретхен вцепилась в каменную балюстраду балкона, охваченная неожиданным страхом, что может броситься вниз. Глубоко вдохнув, она посмотрела на копошащихся внизу людей. Настанет день, и эти люди станут ее подданными, только за эту хрупкую надежду она и должна будет цепляться, когда все ужасы сегодняшнего утра останутся позади. Эти люди будут зависеть от нее. Большая часть горожан Хайклиффа любила свои семьи, свой город, свою страну, причем намного сильнее, чем того мог желать или мог надеяться любой король, любая королева. И у многих из этих людей была долгая память, намного более долгая, чем пребывание Льва на королевском троне.
Дрю посмотрел на утреннее солнце и прищурился от его яркого света. Грохоча колесами по громадным балкам перекидного моста, запряженная лошадью открытая повозка выкатилась из ворот хайклиффского замка. Дрю старался держаться прямо, хотя этого было не так-то просто добиться, стоя посреди повозки на коленях, да еще с руками, связанными за спиной веревкой с вплетенной в нее серебряной нитью.
С обеих сторон направляющуюся к эшафоту повозку окружали толпы зевак, которых сдерживали пиками и мечами солдаты Львиной гвардии.
Город выглядел покинутым, над ним повисла мертвая тишина – такую тишину трудно было даже представить несколько часов назад. На восходе солнца колокола возвестили о наступлении великого и памятного дня, и горожане вынуждены были покинуть свои теплые постели, чтобы послушно собраться на Хай Сквер перед королевским замком. Всем хорошо были известны намерения короля. Он приказал согнать всех горожан на площадь, чтобы они увидели, как погибнет последний из рода Волков от руки самого Льва. Предприимчивые торговцы уже расставили на площади свои лотки – одни предлагали перекусить и выпить, другие пытались продать грубо нарисованные карикатурные изображения убитых волков, выгравированные на металлических пластинках или оттиснутые на пергаменте. Дрю хмуро усмехнулся: судя по всему, дела у торговцев этим товаром шли неважно.
Открытый со всех сторон эшафот возвышался в самом центре площади. На площадке эшафота находилась большая каменная плита – плаха, рядом с которой скромно стояла плетеная корзина, готовая принять в себя ужасный дар – отрубленную голову казненного. Перед отправкой на казнь тюремщики переодели Дрю в чистую белую тунику. Может быть, это было сделано не для того, чтобы осужденный выглядел более респектабельно, а всего лишь с целью прикрыть покрывающие все его тело синяки и царапины. Хотя за ночь следы побоев слегка побледнели, они все еще оставались красноречивыми, а на спине незажившие раны от плети и вовсе продолжали кровоточить, проступая сквозь тонкую ткань. Чем ближе к помосту, тем тяжелее становилось на душе у Дрю, но он всячески старался скрыть свой страх, постоянно повторяя про себя слова, сказанные ему герцогом Берганом в Брекенхольме. «Больше никаких слез. Не показывай врагам свою слабость».
Возле плахи стоял лорд-канцлер в плаще с опущенным на лицо капюшоном.
Сейчас он диктовал что-то писцу, который подобострастно кивал при каждой фразе Рэтлорда. Вдоль края помоста стояли гвардейцы, внимательно следившие за тем, не наблюдается ли в толпе признаков беспорядка. Пока что зеваки вели себя довольно спокойно и инстинктивно старались держаться подальше от зловещего помоста.
За стоящим на коленях в повозке Дрю следили сотни, тысячи глаз. Некоторые зеваки скалились, кричали, пытались оскорбить, обругать Дрю, а колеса тем временем уже стучали по булыжникам, которыми была вымощена Хай Сквер. Но у большинства собравшихся лица были другими – мрачными и печальными, на них читалась с трудом скрываемая скорбь. Эти люди явно не поверили тем россказням, которыми потчевали их король и его приближенные.
Повозка прокатила мимо королевского павильона – длинного деревянного сооружения, откуда за казнью мог наблюдать сам король и те Верлорды, коим будет оказана такая высокая честь. Дрю поднял глаза и увидел герцога Бергана, графа Вегу и знакомое до боли лицо своего лучшего друга Гектора. Борлорд стоял на самом краю смотровой площадки, по бокам – по гвардейцу. Если все королевские гости были разодетыми, лоснящимися, довольными, то Гектор выглядел изможденным, несчастным, одетым в грязное дорожное тряпье. Он был похож на сломленного человека, только что услышавшего свой суровый приговор, и стоял, низко опустив на грудь свою нечесаную голову.
