— Шевелись! — рявкнул один из кунгаев, сжимая руку так, что еще немного и кость затрещит.
Еще поворот, еще коридор. Чаши с огнем. Щиты. Знакомое место. И дверь знакомая, та, у которой замерла стража. Четверо или пятеро. Один из солдат почему-то сидит на полу, вытянув ноги и держась за бок.
Кырыма и здесь нет. А Морхай стоит на четвереньках, прижавшись ухом к двери, и прислушивается. Темный халат с меховой опушкой, растрепанные рыжие волосы, распухший нос, треснувшие губы и размазанная по подбородку кровь.
— … кишки повыпускаюууу! — донеслось из-за двери.
— Наконец-то! — Морхай вскочил и шагнул на встречу, заставив Элью попятиться.
— За всё мне ответите, выблядки ослиные! Элы! — снова раздался крик, и что-то тяжелое металлическое с грохотом врезалось в стену. — Поубиваю! Элы!
Морхай инстинктивно пригнулся и, глядя на склану, зашипел:
— Явилась, сука. Что ты с ним сделала?
Пощечина. И еще одна. И ладонь на горле, сейчас сожмется, раздавив гортань.
А в комнате продолжается:
— Кырым, сволочь! Где Кырым? Найдите Кырыма, иначе я всех вас собственными руками…
— Что ты с ним сделала?
— Господин Морхай, — встрял один из солдат. — Придушите ведь.
Морхай отпустил, но так посмотрел на говорившего, что тот согнулся в поклоне до самой земли.
— Ладно. Кырым сам виноват. Тубег, открывай, только осторожно. А вы двое — наготове, если что.
Повинуясь команде, солдат повернул ключ и потянул на себя дверь. В следующее мгновение Морхай впихнул Элью в образовавшуюся щель и снова закрыл комнату.
Проклятье, что опять? Тихо. Теперь только кожаный полог отделяет ее от… Чего? Пахнет кровью, вином и розовым маслом. Последним — назойливо, до тошноты. Кожаную занавеску медленно в сторону. Выглянуть, шагнуть внутрь.
Почти ничего не изменилось. Пылает огонь, скользят сполохи по стенам и разукрашенному потолку. На полу валяются подушки, шуба, сапоги Ырхыза. Опрокинутый стол, кубок, который Элья аккуртано переступила. А заодно и увидела ту, что принесла запах роз: черные волосы, розовый муар, белая кожа, красная лужа. Сияют перстни на тонких пальцах. Перечеркнули запястье широкие ленты браслетов. Мертва? Похоже на то, сердцебиения не чувствуется. А Ырхыз где?
Стоит у стены. Одной рукой, с кинжалом в кулаке, бестолково размахивает, а второй держится за лоб. И скулит. Покачнулся, подался вперед, задел ногой еще один нож и отпрянул, ударяясь затылком о щит. С разворота полоснул по стене, прорезая светлую кожу до самого каменного нутра. И вдруг расхохотался и снова со всей силы двинул головой по щиту. И еще раз, и еще. Глухие, страшные звуки ударов.
— А плевал я на голову! И на Кырыма! Клал на всех! Элы!
Он же сейчас сам себя убьет. А ее виноватой сделают.
Элья решительно перешагнулаа через кровяную лужу, стараясь, чтобы тело оказалось между ней и тегином.
— Ырхыз, — позвала осторожно. — Это я, Элы.
Резкий поворот головы, взгляд куда-то мимо нее. Нервные движения глаз, когда синяя радужка то замирает, то вдруг почти исчезает за кожаной складкой века. И зрачки почти не видны.
Тегин чуть вывернул шею, будто прислушиваясь к чему-то. И вдруг неуклюже рванулся прямо к Элье с криком:
— Врешь, сука!
Переброс крыла… Ай, демоны!
Элья неловко скользнула вправо, подхватывая чугунный столб-жаровню. Веером посыпались угли, зашипели.
Прижав кинжал к боку, тегин в три прыжка добрался до мертвой девицы, а на четвертом запнулся и кубарем влетел в косяк. Попытался подняться, но Элья не дала: размахнувшись жаровней, приложилась ею поперек спины. Следующий удар больше походил на тычок копья и пришелся точно в затылок. Запахло паленой кожей и волосами: чаша жаровни давно отлетела под стол, но ее трезубый держатель явно был изрядно горяч, а потому тегин снова заорал. Элья, чуть провернув столб, прихватила трезубцем голову Ырхыза, навалившись всем телом на чугунную ногу, прижала к полу.
Да, вот сейчас. Всего один удар ногой в шею, всем весом, чтобы захрустели позвонки…
Жаровня вдруг резко и сильно дернулась. Но из такого положения невозможно… Элья подалась за тяжелой рукоятью, а тегин с ревом вскочил, доворачивая голыми руками горячую рогатину. Склана врезалась в откос, судорожно уцепилась за полог и с треском сорвала его. Кожаный занавес накрыл ее с головой.
— Где ты, тварь? — орал совсем рядом тегин. Еще немного и… — Вот ты где, сука!
Послышались звуки, словно мешок пинали, но их быстро сменили другие, очень знакомые. Отодвигая с головы полог, Элья уже догадывалась, что увидит. И оказалась права.
На расстоянии вытянутой руки верхом на мертвой черноволосой девице сидел перемазанный кровью Ырхыз и методично вгонял в ее тело кинжал. Сколько ударов? Десять? Двадцать? Или больше?
Наконец он остановился и совсем тихо позвал:
— Элы.
Ну нет, теперь она ни за что не ответит.
Тегин вдруг изумленно уставился на кровавое месиво под собой. Заозирался, чуть прищурившись. Склана быстро натянула полог обратно на голову и затаила дыхание.
— Элы? Ты там, под занавеской? Элы? — Край савана медленно пополз в сторону.
Ырхыз стоял на коленях, протягивая руку, в которой был зажат нож.
— Болит голова, — простонал он. — А еще — они хотели меня убить.
— Кто?
— Они все, — тегин, сунув нож за пояс, перешел на свистящий шепот. — Они все хотят меня убить. Думают, я не замечаю. Ненавидят. И я их ненавижу. Всех. Тебя нет. Ты моя, ты без меня не выживешь.
Элья вдруг поняла, что в нем было не так. Дело не в слипшихся от крови волосах, не в сведенных судорогой пальцах — во взгляде. Теперь он не мечется бестолково и невидяще.
— Все будет хорошо. — Элья осторожно встала на четвереньки. — Я здесь. Теперь нужно отдохнуть.
И кровь остановить, вон ее сколько из расшибленного лба. А затылок не лучше. Хорошо бы зашить. Хорошо бы вообще доктора позвать. Или, кама. Где Кырым?
— Ты больше не уйдешь от меня. — Сжав пальцы, тегин резко дернул на себя, так, что Элья снова едва не упала. Засмеялся. — Я не позволю тебе уйти. Ты мне нужна. А она отравила. Я страже кричал. Предатели. Меня скрутить пытались. Темно. Оно и раньше бывало. Редко очень, но было. И не долго. А сегодня долго. Никому не говори, это тайна.
— Не скажу.
— Холодно. То жарко, то холодно, а еще чешется иногда, особенно тут. — Он прижал Эльины ладони к вискам. Мокрые, и не столько от крови, сколько от пота, пульс дикий, а глаза черные: зрачки расплылись, затопив обычную синеву. От нее осталась узкая полоска, соприкасавшаяся с алыми молниями сосудов. — Я устал. И холодно. Почему здесь так холодно? А шея и затылок горят. И ладони.
