— Ничего, ма. Тор послушный, как собака. Ты не представляешь себе, как мне его в монастыре не хватало! Я уж думала, он меня забудет. Нет, не забыл… Знаешь, иногда я жалею, что он не умеет говорить. Мне было бы куда интереснее поболтать с ним, чем с этими соседскими задаваками.
— И тем не менее, за одного из этих соседских задавак тебе придётся выйти замуж.
— Мам! Перестань! Стать рабой какого-нибудь богатого идиота, корчить из себя скромницу, «Да-а, мой господин! Как прика-ажет мой господин!», тьфу! Вышивать у камина и рожать по ребенку в год?! Нет уж, спасибо!
«Ну что ты будешь делать с этим парнем в юбке! Да и юбку-то на неё одеть — тоже проблема. В церковь ещё кое-как одевает, а в остальное время влезет в замшевые штаны и простую рубаху, лук за плечо, на коня и в лес. От темна до темна. Другие девушки сидят дома, учатся хозяйство вести, готовятся замуж выйти, а эта от замужества бежит, как чёрт от ладана, прости, Господи. И ведь пора уже… Так, что ли, в старых девах всю жизнь и проходит?»
Габриэла села на крыльцо.
— Будь он неладен, тот день, когда я разрешила Джону, упокой Господи его душу, научить тебя стрелять из лука и верхом ездить.
— Зато я стреляю получше тех сопляков, называющих себя мужчинами. Вот, смотри!
Юджиния достала лук, вытянула из колчана стрелу…
Вз-з-з-тук!
Стрела взвилась вверх, сбила яблоко и стала падать вниз вместе с ним. Юджи подошла к своему трофею, сняла яблоко, осторожно облизнула сок с острия стрелы, вытерла его о штаны и сунула стрелу обратно в колчан. Яблоко протянула матери.
— Ну, как?
Габриэла смотрела на дочь снизу вверх, словно видя кого-то другого. Стройная, затянутая в светло-коричневую замшу фигура с длинными волосами и луком в руках… Габриэла усмехнулась далёким воспоминаниям. Юджи села возле матери, ткнулась головой ей в плечо, как щенок, требующий ласки.
— Ага… Нашкодила и извиняешься… — притворяясь сердитой, проворчала Габриэла и погладила дочь по волосам. — Волосы надо с настоем ореха вымыть, за лето совсем выгорели…
Юджи покорно кивнула и посмотрела матери в глаза. Габриэла присмотрелась…
— Господи!!!
— Ма, ты чего? У меня что, гусеница на голове? Ма! Мам! Да что случилось-то?!
Но Габриэла, не отрываясь, смотрела на глаза дочери. Её невыразительные, серо-голубые глаза приобрели цвет незрелого яблока, а зрачки вытянулись в овал. Дрожащими руками Габриэла отвела прядь её волос за ухо и увидела то, что так боялась увидеть: верх ушной раковины начинал заостряться…
— Все верно, — начиная глупо хихикать, бормотала Габриэла. — Яблоко от яблони недалеко падает.
Юджи непонимающе смотрела то на мать, то на яблоко в её руках, а та смеялась всё громче и истеричнее.
— Ну конечно! Будешь знать, как по лесу с кем ни попадя шляться!
— И ничего подобного! Я ни с кем… — оправдывалась Юджи, но Габриэла ничего не слышала и уже просто билась в истерике. Юджиния обхватила мать за плечи и та ревела просто ей в грудь, бормоча какие-то непонятные слова. Затем начала успокаиваться и притихла, только всхлипывая. Потом вскинула голову, вытерла мокрые щёки.
— Ладно. Поплакала и хватит. Слезами горю не поможешь…
— Ма! Ты можешь мне объяснить, что случилось? Если ты думаешь, что я с кем-то…
Габриэла не дала ей договорить.
— Я ничего такого и не думала. Дело не в тебе.
— А в чём?
— Как-нибудь потом объясню. И вот что… — Габриэла отвернулась и посмотрела на небо, где ещё полчаса назад сияло два солнца. Теперь всё было правильно. Солнце должно быть одно. — Мы уезжаем!
Она встала с крыльца и пошла в дом, оставив Юджинию в полном недоумении.
После эпидемии хозяйство пришло в полный упадок. Габриэла и так еле-еле сводила концы с концами, а эти вечные подати на бессмысленные войны и походы «ко Гробу Господню и обратно» просто выбивали её из колеи. Ей хватало благоразумия держать эти крамольные мыслишки в себе, но, после начавшихся изменений во внешности дочери, она укрепилась в своём желании уехать отсюда.
«И чем скорей, тем лучше! Пока кто-то из «соседских задавак» действительно не всмотрелся Юджи в глаза. Они, конечно, подумают, что она просто калека какая-то… Благо дело, в этих краях никто не знает НАСТОЯЩЕЙ причины и этих глаз, и этих вытянутых ушей, да и сравнить не с кем… Но я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, если мы будем далеко отсюда. Что нас ждёт здесь? Даже если не до конца разоримся, Юджи, когда-нибудь, да выйдет замуж, уедет к мужу и я останусь одна. Или придёт какой-то «богатый идиот» и тогда я сама стану рабой, вышивающей у камина и рожающей… Ну, хоть насчёт этого можно уже не переживать. А так… Продать землю вместе со всем, что на этой земле есть… Дом, где когда-то жила любовь… Конюшню, где когда-то жили лучшие лошади в округе… Пустые могилы Джона и Тристана…»
От этой мысли Габриэла снова расплакалась. Она привыкла к этой земле, к поместью, к роли хозяйки… Бросить всё и уехать? Куда? Кто знает, не попадёт-ли она из огня, да в полымя? Ведь теперь она отвечает и за дочь, в чьих жилах течёт кровь Детей Звёзд.
Её мрачные размышления прервал Алберт.
— Миледи… кажется, к нам гости!
— Что? — не сразу поняла Габриэла.
— К нашим воротам движется отряд всадников.
Габриэла кинулась к окну: действительно, по направлению к поместью клубилась пыль, поднятая копытами. Габриэла насчитала десять всадников, но могла и ошибиться. Она развернулась к Алберту.
— Алберт… проследи, чтоб во дворе были слуги. Фольвик пусть будет начеку, но ничего не предпринимает, пока не увидит настоящей опасности. Где Юджи?
— В своей комнате, надо полагать.
— Пришли к ней Марту, пусть приоденет её прилично. Кто знает, с чем эти гости пожаловали… Иди!
Управляющий поклонился и ушёл распоряжаться. Геби кинулась к гардеробу.
— Глэдис! Сюда, бегом!
Служанка быстро помогла хозяйке одеться и Габриэла спустилась в холл. Во дворе уже раздавались крики всадников. Оправив и без того ровные складки на платье, Габриэла вышла на крыльцо, что бы поприветствовать нежданных гостей.
К крыльцу подходил мужчина, разодетый, как павлин. Габриэла еле удержалась, чтобы не фыркнуть. Но обязанности хозяйки она знала.
— Приветствую вас, милорд.
— Если не ошибаюсь, вы — леди Габриэла Уотерфолл?
— Совершенно верно. Но мне неизвестно ваше имя, сударь.
— Томас Бладнайф, миледи. Я приехал к вам поговорить об одном дельце…
За полминуты общения с этим надутым павлином в душу Габриэлы заползло крайне недоброе предчувствие. А оно редко её подводило.
