Габриэла взвизгнула от испуга и прижала руки к груди. Ей показалось, что голос идёт из могил…
— Тьфу ты…… прости Господи! Так же и помереть от страху можно! Отче, вы так больше не делайте!
— Извини, если я тебя напугал. Просто я проходил мимо и услышал…
И тут Габриэла не выдержала. Она села на каменную ограду и разрыдалась. Отец Валентин быстро подошёл к ней и успокаивающе положил руки ей на плечи. Габриэла сквозь слёзы пыталась что-то объяснить:
— Я… я знаю, это грех… но у меня нет другого выхода! Отче, что мне делать?
— Успокойся, дочь моя, давай поговорим спокойно. Расскажи мне всё, спаси свою душу.
Габриэла подняла заплаканное лицо, посмотрела прямо в глаза священника. Потом взяла его за руку, поцеловала и перекрестилась.
— Отче, я не стану сейчас исповедоваться, как обычно. Грехи мои вы знаете, они практически одни и те же, от исповеди к исповеди. Сейчас я просто хочу выговориться. Я просто расскажу вам кое-что из своей жизни. Не как священнику. Как хорошему другу, умеющему хранить чужие тайны. Не стану рассказывать вам уж всё, как было. Эти подробности никому не нужны, они всё только запутают. Скажу главное. Даже Джон, — она оглянулась на кладбище, — не знал всех подробностей.
— Ты что-то скрывала от мужа?
— Нет, просто я попросила его не спрашивать меня о том, откуда у меня ребёнок. От разглашения этой тайны мы обе можем сильно пострадать.
— И он не спрашивал?
— Джон умел хранить тайны. Хотя и у меня взамен тоже была тайна, и если бы я её открыла, пострадал бы сам Джон. Ну, вы-то понимаете, о чём я… вы и сами там побывали, всё сами видели…
Священник кивнул, расправил ризу, сел рядом и приготовился слушать дальше.
— Так вот. То, где и как мы познакомились с Джоном, вы знаете. Как потом мы с ним встретились, тоже. А вот где я была всё это время, я не расскажу никому. Кроме моей дочери, да и то, не сразу. Она ещё не готова принять эту правду. Дело в том, что… до встречи с Джоном я не была замужем. Документы о браке липовые, только бумага о смерти некоего Зильберштерна настоящая. Её прислали потом, когда он уже умер. Джон это сразу понял. Так что моя дочь — самая настоящая бастардка. Радует одно: её отец — я имею в виду, настоящий отец, был принцем крови. Его отец… ну, можно сказать, тамошний король. Он и в самом деле хотел на мне жениться, даже уговорил своих родных… но не судьба. Его убили до нашей свадьбы. И я сама закрыла ему глаза. И видела, во что превратилось его тело — сплошная кровавая рана. Но я — всего лишь слабая женщина, отче. А в то время была ещё и молоденькой и глупой. Я согрешила с ним и, как результат — Юджи. И когда я думаю о том, что нас ждёт здесь, мне становится страшно. Поэтому я хочу продать Уотерфолл и уехать. Навсегда.
— Куда же ты поедешь?
— Туда. Я надеюсь, что его родные примут если не меня саму, то его дочь. Дело в том, что она с каждым днём всё больше и больше становится на него похожей. И именно этого я больше всего боюсь.
— Почему же ты думаешь, что здесь ей будет плохо?
— Я знаю. Просто знаю и всё. Материнское сердце, если хотите, подсказывает.
Священник молчал. Ему приходилось выслушивать и не такое. Но эта женщина, ради которой его младший брат пошёл на преступление против самой Церкви, когда решил обвенчаться на своём острове по всем христианским законам… Когда хранил её тайну, говоря всем любопытным, что она — вдова… Что ж, если Господь не покарал их всех за такую страшную ложь, значит на то — Его воля, и кто он такой, чтобы решать иначе? Но вместе с тем… Узнай об этом архиепископ — одной епитимьей не отделаешься. Тут уже судом пахнет!
— Габриэла… — Отец Валентин решил рассказать ей всё. Джон уже мёртв, ему всё равно. А вот ему ещё жить. — Видишь ли… ты не имеешь права на этот дом.
— Как это? Я — вдова его владельца, он мой.
— Нет. Должен тебя разочаровать, — со вздохом сказал отец Валентин. — Дом и земли тебе не принадлежат. То есть, ты и твои потомки могут тут жить, но продать имение ты не можешь.
— С какой стати?
— После смерти последнего сына Уотерфолл переходит в собственность Святой Католической церкви.
— О, Господи! Чего я ещё об этой семье не знаю? Какие ещё скелеты хранятся в шкафах этого дома?
— Ты, наверное, невнимательно слушала то, что рассказывала тебе Энн. Кроме Джона, в семье было трое сыновей. Старший, Александер, и второй, Роберт, уже умерли. Оставались третий, Тимоти, и собственно, твой муж, Джонатан. Но Тимоти принял сан. Стало быть, после смерти троих сыновей, остаётся четвёртый. Священник.
— А почему я никогда не слышала об этом брате?
— Джон не хотел об этом распространяться, — уклончиво ответил отец Валентин.
— То-есть, это он наследует Уотерфолл и передаёт его в дар святой Церкви? Очень мило…
— Таков закон.
— … и согласно этого закона я ухожу из дома голая и босая?
— А ты точно решила уйти? Габриэла, это чистое безумие. Поверь, даже если у твоей дочери, не доведи Всевышний, был бы горб, один глаз и бородавка на пол-лица, она всё равно была бы желанной невестой. Ты легко найдёшь ей жениха. Да, я согласен, сэр Томас Бладнайф — не самый удачный вариант, и лично я не рискнул бы продать ему даже свою собаку, но ведь он не один на свете. В конце концов, может тебе стоит поехать ко двору и уж там…
— Нет, только не это! Я уже решила…
— Даю тебе время подумать.
— Я подумаю…
— Ну и славно!
— …и подумаю о том, что я смогу продать, что бы этому неизвестному брату-священнику досталось как можно меньше.
— Ты так его ненавидишь?
— Ненависть — это, конечно, перебор, но и любить мне его тоже не за что. А вы уверены, что он ещё жив?
— Абсолютно, — с грустной улыбкой сказал отец Валентин.
— И в любой момент может вышвырнуть меня из моего дома?!
— Нет. Если ты здесь живёшь, даже оставаясь незамужней вдовой, нет. Но продать дом другому ты не имеешь права. Вот так.
— Стало быть, расклад такой: либо я живу здесь в ожидании того, что мою дочь сожгут на костре за то, что она не такая, как все, либо спасаюсь бегством… в чём мать родила, так?!
Габриэла вскочила с изгороди, на которой они сидели, и принялась ходить туда-сюда, чтоб немного успокоиться и переварить ту информацию, которую так щедро вывалил на её многострадальную голову добрейший отец Валентин.
— А с чего ты взяла, что Юджинию обязательно…
— Да потому что! Знаю и всё! И не останусь тут ни дня лишнего. Хотите, чтоб я отдала всё церкви? На здоровье! Так уедем. В крайнем случае… О-о-о! — Габриэла остановилась, подняла указательный палец и просветлела лицом. — А у нас же ещё один дом есть! Приданое Юджи! Он не такой шикарный, но хоть что-то за него я получу. Всё ж не с пустыми руками…
