Внезапно вперед возникли две высоченные сосны, туман немного рассеялся, и Аарден увидел перед собой широкую лесную дорогу, убегающую прочь под густую сень деревьев. Рядом послышался вздох, и Тэригир медленно произнес:
– Пришли. Пора!
Айринкельн развернулся было, чтобы еще раз поблагодарить клирика за доброту, но его внимание отвлекла одна любопытная деталь. Слева в скале красовалась грубо вырубленная ниша, в которой помещалась удивительная статуя. Изображала она печального мужчину в одежде простого егеря или лучника. Взгляд его, полный боли и надежды, был устремлен куда-то вдаль, руки крепко сжимали длинный меч северного образца, а у ног его искусный скульптор расположил колчан со стрелами и лук. Удивительной эта статуя была потому, что мужчина выглядел почти живым, настолько тонко была передана его поза и настолько естественными выглядели и наклон головы, и каждый изгиб рук.
Внимательно рассмотрев скульптуру, Айрин спросил:
– Кто это?
– Верховный бог, – просто ответил клирик.
– Какой еще верховный бог?
– Когда-то наш мир выглядел совсем не так, как сейчас. В нем было куда больше чародеев, были и полубоги, ибо сами боги желали теснее общаться с людьми и эльфами, пресытившись своей жизнью в небесных чертогах. Естественно, по закону мироздания, сила не могла просто так сосуществовать рядом с силой, войны в то далекое время не были редкостью, и отнюдь не только среди людей и чародеев. Боги тоже воевали: за поклонение и почитание, за души, за власть… да мало ли еще за что! И вот однажды в дело вмешались Высшие Силы. Ты наверняка слышал о них, ведь боги не в состоянии поддерживать равновесие мира, созданного ими самими. Лишь Улле, Справедливость, совершенна. Однажды она, пресытившись вечными распрями людей и богов, объявила верховному богу, что теперь, единожды, она дарует ему победу, но с двумя условиями. Во-первых, черная магия будет запрещена во веки веков; а во-вторых, континент изменит свою форму, и сам верховный бог, Феникс, потеряет память. Плата была велика, но Феникс любил свой мир и потому согласился. Это, – Тэригир указал на статую, – дань его жертве. Память.
– Странная какая-то память, – с сомнением сказал Айринкельн. – О верховном боге я никогда не слышал.
– Естественно. Ты же служишь Оркхаангу, а не Повелителю Белых Драконов. Эта история очень древняя, и мало кто ее помнит. А уж про легенду я вообще молчу…
– Какую легенду?!
– Говорят, что Феникс не умер. Что он вернется, когда над миром снова нависнет угроза, когда кто-то снова обратится к черной магии и вскроет древние храмы.
– Как жаль, что это только легенда, – улыбнулся Аарден. – Мне бы такой помощник сейчас не помешал. Судя по всему, кое-кто очень скоро всерьез займется черной магией.
– Поэтому не стоит больше болтать, мой друг. Прощай! – клирик крепко сжал в руке ладонь бывшего короля и выпалил.
– Я буду молиться за тебя.
– Мне твои молитвы понадобятся, – серьезно ответил тот.
– Прощай. Спасибо.
Сказав так, Айринкельн резко развернулся на каблуках и быстро зашагал прочь. Он ни разу не обернулся и потому не видел, как Тэригир чертит в воздухе за его спиной охранный знак.
Время шло, и Дуэйн все яснее понимал, что никакого удовлетворения от своего нового положения он не испытывает. Может, он уже просто забыл, что значит быть счастливым, может, действительно чего-то не хватало, но новый король постоянно изводился, стараясь понять, что ему еще нужно. Он много работал, постоянно перечитывал заученные наизусть магические трактаты, пытаясь уловить между строк какую-то подсказку к загадке Проклятого храма, изо всех сил старался создать видимость, что правит королевством, но… Все это вызывало скорее раздражение, чем радость. Подданные его боялись и потихоньку ненавидели. Аарден знал, что в городе продолжают шептаться о смерти Айрина. Министры и первые лица двора встречали его неестественной покорностью и словно наклеенными улыбками, слуги опускали глаза при встрече с ним, а Крисса попросту не желала выздоравливать… Пожалуй, последний факт бесил Дуэйна больше всего; особенно выводило его из себя то обстоятельство, что он ничего не мог с этим поделать и никого не мог в этом обвинить. По прошествии пяти дней с начала болезни королевы, отчаявшись получить от Майи вразумительный ответ (девушка неизменно отвечала: «Госпожа больна, ее нельзя беспокоить»), король вызвал к себе придворного лекаря, умудренного годами клирика Тай-Гайир, покровителя врачевателей и аптекарей, который был приставлен к Кристине со строгим приказом тщательно следить за ее здоровьем и прикладывать все возможные усилия к ее выздоровлению. Дуэйн едва заметно кивнул старику и хмуро поинтересовался:
– Ну, как себя чувствует королева?
– Мне нечем вас порадовать, ваше величество, – спокойно ответствовал лекарь. – Ее по-прежнему лихорадит, ее величество почти не приходит в сознание. Кроме того, болезнь усугубляется депрессией, которая очень замедляет выздоровление.
– Да вы что, меня за идиота принимаете?! – вкрадчиво осведомился чародей. – Ты, значит, хочешь убедить меня, что у человека пять дней держится лихорадка, которую невозможно ничем сбить?! И ты же, стало быть, утверждаешь, что не знаешь, как это лечится? А на своем ли ты месте, старец?
Ни один мускул в лице клирика не дрогнул, когда он отвечал:
– Ваше величество, я состою придворным лекарем вот уже больше сорока лет, и до сих пор никто не обвинял меня в незнании. Быть может, есть средство, чтобы помочь королеве, но мне оно не известно.
– Мне все больше кажется, что ваша теплая компания успешно водит меня за нос, – сообщил Дуэйн. – Ты, служанка Криссы Майя, охрана, которую я выставил у ее покоев. Несмотря на все твои запреты, я все-таки пойду к ней сам. И я тебе искренне не завидую, если окажется, что вы мне врете.
Лекарь не перечил, только бесшумно двинулся к покоям Кристины вслед за королем. Последний проигнорировал охрану, отмахнулся от решительного протеста Майи, которая тут же появилась у него на пути, и вошел в полутемную комнату. Шторы на окнах были задернуты, на полу лежало лишь несколько ярких, робких солнечных лучей. Один из них освещал разноцветные пузырьки с лекарствами, стоявшие на низком столике подле кровати Криссы; отблески цветного стекла создавали на одеяле причудливый узор, но взгляд Дуэйна был намертво прикован к бледному и осунувшемуся лицу королевы. При его появлении, при звуках шагов и голосов ее ресницы даже не дрогнули. Любому было видно, что девушка действительно пребывает в крепких объятиях мира тяжелых, болезненных грез. Аарден медленно приблизился, провел рукой по разметавшимся рыжим волосам Кристины, затем по горячей щеке… Он видел, что был не прав, и это, естественно, злило его еще больше. Просидев в молчании несколько минут, он резко поднялся и отрывисто сказал:
