Надо сказать, что мой старый друг Аллонсио, меня не посещал, предоставив святым отцам прерогативу общения со мной. Я не в обиде — неудобно, знаете ли, чувствовать себя лохом и лузером.
Отдельным допросом была встреча с тем шизанутым магом, который купил у меня секрет. По крайней мере это чешуйчатое чудовище, занимающее больше половины комнаты, мало походило на того сухощавого человека, который беседовал со мной в приват комнате ресторана.
Поначалу я не понял когда святой отец, допрашивающий меня пригласил меня на встречу с главным свидетелем обвинения, а уже потом когда эта тварь прошипела своим змеиным языком все подробности (это не фигура речи — это действительно так) и показал слепок ауры, было бесполезно доказывать.
Слепок ауры… вон оно как все обернулось…
Не надо было мне тогда встречаться с магом, ой не надо. Кто же знал, что эти суки подозрительны до такой степени.
Святой отец строяил не переставая к нему выдали ещё пару писцов, которые стенографировали мои показания независимо друг от друга. Напрсано я пытался объяснить им, что это чистая наука и она не может быть плохой или хорошей, что всё зависит от того в каких руках она находится. Напрасно я предлагал создать им этот порошок прямо сейчас и пытался рассказать все стадии его получения. Подхватившийся с места багровый вытолкнул писцов за дверь и пообещал, что зальёт мне глотку горячим воском, а если я не заткнусь инее начну отвечать только на заданные вопросы — свинцом.
Это было главное, до чего докопалась церковь. Что я в гордыне своей, решил стать равным Богу или дьяволу и сумел создать новые формы жизни. Не спрашивайте меня как это вяжется или не вяжется с волшебством и магией, когда любой студент-недоучка может создать кадавра такого страшенного, что мой страшный «приятель» маг, покажется душкой. Видимо это задело инквизитора и он пытался мне объяснить, но я так ничего и не понял про бессмертную душу, про грех, про данную нам магию, как защиту от сил тьмы, про проклятие Древних, про тёмную сторону, про Город Проклятых. Судя по взволнованному виду этого святоши он вывали на меня весь груз тайн этого мира, но я не оценил. Он тоже. И я отправился обратно в камеру.
* * *
После этого интенсивность моей обработки пошла на спад и меня вновь навестил мой любезный друг. Меня привели в ту же комнату, где за накрытым столом скучал Аллонсио. Он встретил меня так, словно мы были близкими друзьями, встретившимися после долгого отсутствия. Накрыты стол, вино, официант — вежливый и предупредительный. Боже мой, я и забыл, что такие бывают, на столе салфетки, вилки, ложки, ножи. Расстелив на коленях салфетку, я пилил тупым ножом биштекс и разговаривал. Наконец то, ради разнообразия, не я отвечал на вопросы, а мне.
— Скажите, как Вы меня нашли? И зачем? Чем я Вам помешал?
Официант открыл вино, налил немного в тонкостенный бокал и подал мне. Я попробовал, секунду подумал и кивнул. Аллонсио, наблюдавший за мной медленно сказал:
— Пожалуй я расскажу. Расскажу из-за элементарного желания похвастаться, потому как больше никому рассказать и не смогу, кроме непосредственного начальства, а ему глубоко до фени. Да и тебе польза — мои помощники начнут работать попозже.
— Все началось с каравана, — он задумчиво покачал высоким ботфортом, о чем то задумавшись. — Так вот, мы проверили все вышедшие караваны, тщательно опрашивая всех караван-баши о странностях в пути и людях.
— И они рассказали? — спросил я пересохшим ртом. — Они ведь не являются подданными нашего треклятого пресветлого короля.
Он холодно улыбнулся:
— Как сам видишь, иногда мы умеем быть очень убедительными.
В первую очередь проверили все семейные пары, потом всех сваливших из каравана, потом всех шикующих или наоборот ведущих черезчур скромный образ жизни. Скажу честно, на тебя никто ничего не подумал, просто еще один отец с ребенком. Сам знаешь, в тот год на юге свирепствовала Алая лихорадка, поражающая на 70 процентов женщин, практически со стопроцентной смертностью. Поэтому мимо нас как-то проскользнул тот факт, что в одном из селений несчастный отец нашел свою дочь. Поскольку он умудрился её продать и из каравана ушел один, мы даже не подумали на тебя. Мы считали, что человек, укравший ребёнка…
— Я спас её!
— …укравший ребёнка, будет держать её при себе или начнёт торговаться требую для себя благ и привилегий. Родители быди даже готовы обменять свои жизни на её жизнь, но! Никто не приходил ни с требованиями выкупа, ни с политическими требованиями. Это было странно. Именно я сделал допущение, что похититель не знает, что именно попало ему в руки и начал проверять все несуразные случаи, происшедшие в то время. Скажу честно — это было нелегко.
— Дальше начинаются странности, рабторговец купивший ребенка, погибает и его товар оказывается неизвестно где.
А я еще считал себя параноиком… Мало считал…
Он нехорошо рассмеялся:
— Государственность поступка определяется только количеством трупов, и чем их больше — тем идея масштабнее и тем больше принесет в конечном счёте пользы.
Он говорил долго и наконец подошёл к концу, я наелся и тихо отдувался, откинувшись на спинку резного кресла:
— А кто из врачей меня сдал?
— Доктор майер. Мы были очень убедительны и он рассказал нам всё, что только знал. Мы нашли и трактир и всех врачей, про которых он говорил. К сожалению про последнего из рекомендованных Вам врачей он вспомнил в последнюю очередь. Причём рассказал в явной нерешительности, поскольку поверить не мог, что Вы обратитесь к этому шарлатану и недоучке, недостойному лечить благородные недуги людей высокого сословия, и способного помогать только черни при лечении низких болезней.
Он встал попрощался со мной и вышел, а вошедший за ним стражник ударил меня дубинкой в повздох так, что я выблевал большую часть ужина. После чего меня снова бросили в камеру.
* * *
Я немного очухиваюсь от дрёмы. В последнее время очень тяжело определится сплю я, или бодрствую. Сны перемежаются с явью и глюками, вот и сейчас мне кажется непонятно что. Тонкие маленькие ручки, торчащие с той стороны решетки и не могущие дотянуться до меня.
— Папа, папочка, — рыдание в голосе. Прости меня папочка, это всё из-за меня.
Пусть глюк, но какой правдоподобный, разве бы девочку артефакт пустили в подземелья самого закрытого ордена?
— Я с трудом улыбаюсь в кровь разбитым губами:
— Ну что ты, солнышко, ты здесь совершенно не причем.
Голос хриплый, сорванный воплями в тишине пыточной камеры. Несмотря на боль, руки с размозженными кистями, сами тянутся погладить и прижать к себе это маленькое чудо. Зря это я конечно, заметив руки голос давиться плачем, словно в рот засунут кулак. Я поспешно прячу руки за спину.
