— Так вот, он непрерывно трындел! — Даша делала то же самое. — Говорит: Волошин завещал похоронить себя на вершине горы. А ты думала, как его туда затащили? Как на такую верхотуру гроб запереть? А Волошин же был огромный, толстый, килограммов сто, сто двадцать весил. А я, говорит, знаю. Труп Волошина распилили на части и похоронили ночью. Ахматова несла отрезанную голову, Мандельштам ноги… И я, как дура, поверила! Потом у мамы спросила, а она мне: развели тебя, доця! Ахматова и в Коктебеле никогда не была. Зато здесь куча людей была: и Булгаков твой, и Гумилев, и Грин, и Горький, и Толстой, и Мандельштам, и Цветаева… Все в гости к Волошину приезжали. Так Коктебель стал литературной Меккой. Даже если мы тут ничего не найдем, все равно тебе должно быть интересно!
— Да, вряд ли мы здесь что-то найдем… — Маша, полумертвая, вытерла пот — с детства она, как Снегурочка, не выносила яркости солнца.
Извилистая тропинка убегала на самую верхушку горы и казалась отсюда тонкой веревочкой, — до вершины было еще ползти и ползти.
«Зачем?»
С самого начала путешествие в Крым не вызывало у разведчицы Прошлого особых надежд.
Зато с ходу вызвало кучу проблем и препираний.
Сначала Катя не хотела давать Даше деньги. Затем Чуб не захотела оставлять дома метлу. Потом не захотела ехать в Коктебель времен Михаила Булгакова.
«Ты че? Я чего предложила с Коктебеля начать? Потому что знаю его, как свои пять! И про Волошина — все! Он хоть и не покончил с собой, зато мы с мамой каждый год отдыхали в коктебельском доме писателей. И я тебе говорю, в то время, когда тут был Булгаков, Коктебель был селом! Там стоял один дом Волошина. Ну, еще пару домов. И кафе „Бубны“, где Волошин с Толстым напивались… И все!!! Куда мы приткнемся? На нас все село сразу вытаращится, как на двух марсиан. А сейчас это курортный город. И не просто курортный — богемный! Там можно делать все, что угодно! Хоть нагишом ходи. Там и ходят нагишом — там классный нудистский пляж…»
В этом Маша убедилась сама — пока тропинка к могиле петляла над берегом, внизу, по кромке моря бегали наперегонки совершенно голые люди. Стоял палаточный городок хиппи, кто-то играл на гитаре. Богемность была налицо — и все прочие обнаженные перед солнцем места.
«Даш, мы все равно не можем туда ехать сейчас — мы держим время! Нам нужно, чтоб в настоящем оно стояло. Мы можем перемещаться только по Прошлому. А в Прошлое можно ходить не ближе, чем на тринадцать лет назад».
«Это же землепотрясно! — и не подумала расстраиваться Чуб. — Как раз тринадцать лет назад я и была там первый раз! Еще совсем малая…»
Но как только они вышли на улицу, выяснилось: тринадцать лет назад, когда Даша была «совсем малая», мир был совершенно иным!
Фундуклеевская была улицей Ленина. На какой-то доске доживал век плакат «Россия и Украина — сестры навек» с двумя красавицами в русском и украинском национальных костюмах. В гастрономах продавалась косметика и обувь, в обувных магазинах — шоколад и копченая рыба (и эта торговая лихорадка, заразившая даже совсем не предназначенные для торговли госздания, мигом напомнила Маше 1894).
Согласно моде 199? года, женщины были накрашены и разодеты, как проститутки. «Макдональдсы» пока не построили. По улицам ездили желтые троллейбусы, и проезд в них был совершенно бесплатным. А гроши исчислялись на миллионы.
Однако вид обменянных на Катины доллары маленьких фантиков-купонов привел Дашу лишь в еще больший восторг.
«500 тысяч! — засияла Чуб, разглядывая узкую бумажку с голубым Владимиром Крестителем. — Я сто лет такой херни не видала! — привела она в изумленье обменщика, а Машу в смущение, близкое к обмороку. — А что можно купить на ваш миллион? Десять купонов это все равно, что наши десять копеек или еще меньше?»
«Странные у вас какие-то доллары, — засомневался меняла. — А зачем вам метла?»
«Бежим! Бежим! — увлекая подругу с собой, Чуб пронеслась метров сто и только там разъяснила. — Доллары ж новые! Здесь они все равно что фальшивые…»
«Выходит, мы его обманули?» — запечалилась Маша.
Но остановить Дашин сумасшедший восторг не представлялось возможным:
«Проблем-то! Подождет тринадцать лет, и они опять будут нормальными. Гляди, гляди, как все на мой мобильник таращатся! Тринадцать лет назад мобильник, как сейчас „мерседес“, — цаца президентского уровня. Я здесь самая крутая! Их ни у кого еще нет. Боже, такси-„волги“ с шашечками! А давай поймаем таксо и быстро мотнемся на майдан Незалежности, может, там памятник Ленину еще не снесли? Я его в детстве не разглядела… Девушка, девушка, а разве уже была кока-кола? Девушка, я ж просто спросила… Че, трудно ответить? Блядь! — углядела певица киоск. — Кока-кола по цене кокаина! 60 тысяч. И как мы тут жили?»
Даша лицезрела смешной, недоразвитый, дедсадовский мир с высоты всезнающего господа бога — и позиция эта нравилась Чуб несказанно. В то время как не ведающие о ее временном превосходстве прохожие шарахались от них, как от городских сумасшедших.
Потом был поезд, удушливый общий вагон — в горячий летний период билетов к морю в кассе попросту не было, и подкупленный Дашей Чуб проводник запихнул их в общак Орудуя метлой, Землепотрясная с боем взяла две верхние полки, и целые сутки, отделявшие Киев от Крыма, обе Киевицы проспали без задних ног.
А утром Маша увидела чудо — поезд въехал прямо на пляж, провез их по краю моря и принес на приморский Феодосийский вокзал.
Но, в отличие от похожей на сказочный Зурбаган Феодосии, Коктебель Маше не понравился. Точнее, Маше не нравилась Даша!
Преодолев одиннадцать километров на древней, раскаленной от солнца попутке, Чуб тормознула машину у чахлого коктебельского кустика, пришла в полный экстаз — и так из него и не вышла.
«Я помню этот куст! Мы тут с одним пацаном зажимались!»
За кустами открылась аллея дома писателей и кустарный плакат:
Улыбнись, ты в Коктебеле!
За плакатом — указатель:
До моря осталось 300 шагов!
За сим — длинная-предлинная набережная.
«Землепотрясно! — взвизгнула Чуб. — Никаких цивильных отелей. И зачем их понастроили? Цивилы все только портят!»
На набережной Даша выпила молочный коктейль «Вкус детства» и «коктейльчик» «Новая вкуснятинка для вас», съела один из «безумных десертов» под названием «Хамское наслаждение». Обрадовалась, как родной, бумажке с надписью «Меняю виноград на деньги» и тут же совершила обмен. Вступила в диспут с продавцом полудрагоценных камней, защитившим свой лоток от воров табличкой «Краденые камни не приносят счастья». И купила букет кустообразной «ебун-травы», которую продавала тетка в горохастом купальнике.
