Хотя… если чуть более пристально приглядеться к ним, и не брать во внимание темные волосы обоих, то становилось понятно, что родства между ними, скорее всего, и нет.
Старший из путников, был широк в плечах и, кажется, неимоверно высок ростом. Он носил коротко стриженые волосы и вровень им небольшую, скорее похожую на многодневную щетину, бороду. А лицо его, несмотря на ранний весенний месяц, покрывал вполне летний загар, настолько темный, какой бывает только у людей, проводящих все лето на открытом воздухе.
В общем-то, можно было бы назвать этого мужчину симпатичным, если бы резковатые черты, с ярко выраженными скулами, тяжелыми бровями и вечно прищуренными янтарного цвета глазами, не выдавали так явно угрозу в его натуре. И даже в тот момент, когда улыбка, как сейчас, скрадывала жёсткость черт, самый наивный простачек не посчитал бы его за безобидного человека.
Двигался же он так, как часто двигаются люди с хорошо тренированным послушным телом — сдержано, с нарочитой медлительностью, не скрывающей, а скорее проявляющей в каждом его жесте силу и грацию.
Его молодой спутник, наоборот, отличался от него порывистостью в движениях и совершенно не собирался сдерживать бьющую через край энергию. Он много и широко жестикулировал, отчего его длинные волосы, подхваченные ветерком, отлетали назад, открывая черно-серебряную татуировку, спускающуюся с правого виска по скуле до самой шеи.
Молодой человек спохватывался и привычным жестом, пропустив сквозь пальцы укороченные у лица пряди, натягивал их на рисунок. Не нравилась она ему, что ли, или он ее стеснялся? При этом он не выглядел ни манерным, ни особо стеснительным.
Лицо парня так же разительно отличалось от лица старшего друга, как и манера поведения. Кожа белая, гладкая, а черты более правильные, без резких углов, но под юношеской мягкостью и неопределенностью уже проглядывали аристократические линии. Глаза же были ярко синие, очень красивые и широко распахнутые, «цепляющиеся» за все, что попадалось по дороге, с неподдельным интересом.
С виду ему, можно было дать зим двадцать, может чуть больше, и свойственные его возрасту бесшабашность и непосредственность так и сквозили в каждом движении. Впрочем, крепкая спина и как у воина хорошо развитые плечи и руки вполне соответствовали физической форме взрослого мужчины.
В поводу каждый из всадников вел еще по одному коню.
Пристегнутая к седлу старшего из путников лошадка явно была вьючной. Ее покорный вид и неказистые стати давали с первого взгляда понять, что на большее эта кляча и не годиться, что и подтверждали притороченные к ее спине мешки с какой-то поклажей.
За степенным мерином его спутника, на удлиненном поводе, следовала изящная черная кобыла под седлом, но вместо всадника на нем громоздились оружие и какой-то тючок, а через круп, почему-то, были переброшены сапоги, связанные за голенища. Эта лошадь была хороша и ухожена, все в ней говорило о породе: и тонкие красивой формы ноги, и гибкая шея, и вытянутая голова с маленькими острыми ушками, которую она периодически вскидывала, натягивая повод.
Было понятно, что животное любимо своим хозяином, где бы он сейчас не находился, и, по всей видимости, баловано. Кобылка, ни в какую не хотела послушно следовать на привязи наравне с вьючной одрицей, и совершенно не слушалась окриков молодого всадника, которые он периодически кидал в ее сторону, когда ему надоедали лошадиные взбрыки.
Возможно, нервное животное волновала птица, кружащая над ними…
Но, как ни странно, путники совершенно не обращали на нее внимания, продолжая спокойно перебрасываться шутками и смеяться. Хотя не заметить громадное, черное, издающее резкие гортанные крики создание было невозможно.
Вдруг грозная птица, последние несколько минут кружившая над самыми верхушками деревьев, взмыла высоко вверх и, сложив крылья, ринулась вниз на беспечных всадников. Тут уж они не смогли проигнорировать явное нападение и остановились. Но вместо того, что б выхватить мечи и приготовиться отбивать атаку, они переглянулись насмешливыми взглядами и обернулись, в ожидании чего-то, глядя при этом на строптивую кобылку.
И точно, крылатый агрессор, не пытаясь нападать на людей, в нескольких саженях от земли со звучным хлопком расправил крылья и по пологому кругу стал пикировать, метя именно на эту лошадь. Неожиданно та успокоилась и замерла.
При близком рассмотрении стало понятно, что грозная птица не орел, не лесной ястреб, а просто очень крупный ворон. Хотя при таких размерах и его можно было бы остеречься.
Тем временем птица зависла над седлом приглянувшегося ей животного и вдруг исчезла, как будто растворившись в сгустившемся и потемневшем облаке. Через мгновение водоворот из мутного, как дешевое бутылочное стекло, воздуха и черного тумана распался, а в седле, почему-то задом наперед, появился молодой мужчина. Он был совершенно голый и при этом весело смеялся.
— Видали?! — вроде как, похвалился он.
Младший из всадников, вторя ему смехом, явно поддержал его:
— На этот раз почти получилось!
Старший же, выразительно глядя на голый зад вновь прибывшего, спросил:
— Ничего не отбил?
— Не-а! — весело отмахнулся от него парень и, перекинув через круп лошади ногу, спрыгнул на землю. Стащил с седла тючок, который оказался сложенной одеждой, размотал его и стал одеваться. Быстро натянул рубаху, чуть-чуть помучился со штанами, попрыгав по дороге на одной ноге, а расшитый золотой нитью бархатный камзол и плащ вообще вернул на прежнее место, перекинув их через седло. Затем, взяв сапоги, плюхнулся прямо в придорожную молоденькую травку и принялся их натягивать.
Видимо понимая, что товарищи ждут от него известий, он, продолжая сражаться с сапогами, начал говорить:
— Значит так, в паре верст впереди деревня, дотемна, всяко, доберемся…
— И за этим стоило лететь? Я давно уже чувствую, что невдалеке человеческое жилье, — насмешливо прервал его старший, сделав характерное, почти неуловимое движение носом, как будто принюхиваясь.
— Тай, вот всегда ты так! Зачем перебивать человека на полуслове? Мы все в курсе твоих способностей, а я только подхожу к самому главному! — немного обиженный, что его прервали, Ворон сделал паузу, во время которой поднялся и начал ходить вперед-назад, притопывая ногами, как будто на нем была не ношенная-переношенная обувь, а новая и неудобная.
Старший из всадников, которого он назвал Таем, спокойно и насмешливо взирал на него как на капризного ребенка, а вот младший не выдержал:
— Коррах, ну хватит уже, рассказывай, что там!
— Ладно, — и белозубо улыбнувшись, как бы давая этим понять, что все его выкабенивания просто шутка, продолжил: — Да, жилье не далеко, но дело в том, что это деревня, а ближайший город далеко за рекой и туда до ночи мы точно не успеем. Но ведь по карте за этим лесом должен быть город, Малые Лужцы! Выходит, мы сбились с пути еще два дня назад в Озерищах. Или утром, когда на Главный тракт выезжали? — и, подняв голову на возвышавшихся над ним друзей, спросил: — Что делать будем? Поехали в деревню, поедим, переночуем, а-а?
Старший, ничего не ответив на это, обернулся к молчавшему парню с татуировкой:
— Вик, что скажешь?
Тот, выйдя из задумчивости, обратился, тем не менее, к Ворону:
— Корр, а в той деревне ты случайно не заметил, есть каменный храм и пожарная вышка?
— Есть, — кивнул тот.
— Значит это город.
— Да ладно! Быть не может?! Там одна улица, и та вдоль дороги. Стен защитных нет, даже вала с частоколом! Какой же это город?! — возмутился Коррах.
— Мой предок, который учредил королевскую почтовую службу, в те же года повелел все деревни вдоль Главного тракта считать городами. А для придания им внешнего вида, соответствующего новому статусу, в каждой из них построили каменный храм и пожарную вышку. Там и почтовый двор есть обязательно, просто не зная, что он там есть, ты его не высматривал, — разъяснил молодой человек и, чуть помолчав, добавил: — А стен нет, наверное, потому что они им не нужны. Живут себе в центре страны, в пяти днях пути от столицы, от кого им защищаться? Крепостными стенами окружены города, которые стоят со времен Смут или от эльфов достались. А почтовое управление создавалось уже гораздо позже, и защитными сооружениями никто не озаботился.
