Пока не разобьется.
И разве я один такой из многих тысяч человек, населяющих Дарствие? Сомневаюсь. Думаю, есть мечтатели намного изобретательнее. Наверное, среди них даже найдется тот, кто сможет пожелать…
– Это великая сила.
– О чем и говорю, – хмуро подтвердил Натти.
– А если вложить ее в руки особого человека? Вернее, человека с особыми желаниями?
– Например?
– Ну… Я не задумывался нарочно.
– А стоило бы.
Мысленно я согласился попробовать. Подумать. Обязательно. А пока предположил первое, что пришло в голову:
– Он мог бы пожелать, чтобы мир стал лучше.
Рыжий совсем остановился, впрочем проследив, чтобы поблизости от места нашего разговора не виднелось окон и дверей, и сдвинул шляпу на затылок.
– Что значит «лучше»? По-твоему, этот мир совсем плох?
Не надо было давать волю фантазии. К сожалению, я понял это только сейчас, услышав вопрос, на который ответа у меня попросту не было и не могло появиться, пока заново не научусь разбирать, какая ерунда из происходящего представляется мне хорошей, а какая – плохой.
– Не повторяй чужих слов, если не понимаешь их смысла.
– Извини.
– Что тебя вообще надоумило так сказать?
Он был удивлен не на шутку. Даже встревожен. И я попробовал его успокоить:
– Само собой всплыло.
– Всплывает обычно… Ну да ладно. Тебе подумалось, что, если научить кого-то достойного многократному исполнению желаний, все вокруг сразу станет хорошо?
Хорошо. Или хотя бы правильно. А еще можно будет пресекать все неприятности до того, как они вознамерятся случиться.
– Что-то в этом роде. Неправильно думаю?
Натти отвел глаза и совершенно серьезно сказал:
– Правильно.
– Тогда почему…
Я осекся, не закончив вопрос. Но ответ все-таки получил:
– Почему никто за все эти столетия не пожелал ничего стоящего? Потому, что все мы люди. И исполненные желания несут в себе отражения нас самих. Но не только нас. Понимаешь?
Да, демоны тоже вносят свою лепту. И еще неизвестно, кто больше участвует в воплощении мечты в реальность. Мой опыт подтвердил: все возможно. Но, пожалуй, я больше не рискнул бы проверять, насколько далеко способны завести желания. Особенно искренние.
– Со мной случилась та же беда?
– Она самая.
– Но ведь теперь демона во мне нет. Почему же тогда…
– Изменилось твое тело, исполняя желание. Изменилось то, что находится здесь, здесь, наконец, здесь. – Палец рыжего поочередно указал на мои ноги, руки и голову. – Отпечаток всегда остается после извлечения. Другое дело, что от силы желания зависит глубина проникновения. Легче всего тем, у кого и желания-то никчемные: почти не замечают изменений в себе.
Конечно. Если хотелось чего-то неясного, и результат будет смутным. Может, вовсе неощутимым. Но меня волнует совсем другое:
– И все же это проходит?
Натти качнул головой:
– Мне такие случаи неизвестны.
Я ждал этого ответа. Как осужденный ждет приговора, о содержании которого легко догадаться заранее. От первого и до последнего слова.
– Отпечаток мешает тебе?
Если не считать того, что мир внутри меня кажется навечно разделенным надвое…
– Не смертельно.
– Я бы хотел тебе помочь. Правда. Не знаю как. А может, и не умею.
– Ничего. Справлюсь.
– Надеюсь, – чуть неуверенно сказал рыжий и тут же, видимо, чтобы избежать дальнейших расспросов, сменил тему: – Ходил смотреть на казнь?
Странный вопрос. Застать меня врасплох в переулке, выходящем с главной площади, мог только тот, кто знал, откуда и куда я иду.
– Казнь не состоялась.
– И это тебя огорчило?
Теперь он спрашивал настойчивее, чем прежде, словно моя сегодняшняя прогулка имела некое особое значение. Впрочем, врать все равно было ни к чему.
– Да.
– Хотел увидеть его кровь?
– Не отказался бы.
– Могу провести тебя к нему.
– Зачем?
– Отомстить. Поквитаться. Или как там еще это обычно называется? Будет несложно.
Я посмотрел прямо в карие глаза, то ли и впрямь ничего не понимающие, то ли наигранно невинные.
– Поможешь его убить?
– Ну да. Если тебе нужно. Ты же хотел увидеть его смерть, да?
Наверное, никто и никогда не получал такого дорогого и совершенно бесполезного подарка. Захотелось смачно выругаться и одновременно скорбно вздохнуть.
– Хотел. Увидеть.
– Так пошли.
– Увидеть. Не убивать.
– Хм. – Он о чем-то недолго подумал и кивнул. – Хорошо, сам все сделаю.
Чудеса продолжались, но мир, полный такого услужливого волшебства, меня почему-то не радовал.
Наверное, мне нужно было слишком многое. Или вовсе не то, что с таким рвением предлагали. Легко было представить, как бывший верховный бальга корчится на полу камеры, истекая кровью, но эта картинка даже в воображении не вызывала ни малейших чувств. Независимо от того, чья рука нанесла смертельный удар.
Я прислонился спиной к стене дома.
Раздвоение не ослабевало, а, напротив, усиливалось. Меня тянуло раскрыться навстречу обстоятельствам, раствориться в них, а потом попытаться собрать себя заново, сначала, непременно ошибаясь и тщательно исправляя ошибки. И в то же время мне отчаянно требовалось что-то вроде кокона, в котором можно спрятаться, отгородиться от любого проявления внешнего мира, закрыться, закрыть хотя бы глаза…
Я сполз по стене вниз. На корточки. Спрятал лицо в ладонях.
Спокойнее, конечно, не стало, но по крайней мере одна половина меня получила небольшое удовлетворение. Надеюсь, не самая главная.
– Тебе плохо? Ну да, конечно, «глотка» ведь больше не действует… – Натти присел рядом и деловито принялся советовать: – Постарайся дышать коротко-коротко, так, чтобы воздух не проходил глубже рта. И очень быстро. Видел, как собаки спасаются от жары? Примерно так же попробуй делать.
– Мне не плохо. То есть мне плохо, но по другой причине. Жара тут ни при чем.
– Вот теперь ты меня точно напугал! – признался рыжий. – А ну, рассказывай!
Откуда-то пришли обрывочные воспоминания о том, что раньше я бы ни за что не стал посвящать настырного собеседника в свои сокровенные переживания. Пришли и ушли обратно, ничего не объяснив. Наверное, я не доверял Натти. Но почему? На этот вопрос ответа в памяти не сохранилось.
– Я странно себя чувствую.
– Есть боли? Головокружение?
– Ничего похожего. Это другое. Совсем. Я хорошо помню все, что произошло. Помню прошлые события, достаточно давние. Ну как все помнят. Но я… не знаю, как к ним относился.
– В смысле? – опешил рыжий.
