– В какую сторону направился тарн? – спросил я.
– На северо-запад, – сказал рэнсовод.
Я был уверен, что тарн полетит вдоль берега. Невероятно трудно, может быть, даже невозможно заставить тарна лететь в сторону, противоположную суше. Это противоречит их инстинктам. Во время событий двадцать пятого се'кара мы использовали тарнов на море, но держали их в трюмах грузовых кораблей до тех пор, пока земля не исчезала из виду. Интересно, что когда, мы их выпустили, они не доставили нам никаких хлопот. И вели себя просто идеально.
– Что тебе известно об этом деле? – спросил я Самоса.
– Только то, что мне рассказали, – отозвался Самос.
– Опиши зверя, – попросил я рэнсовода.
– Я не очень хорошо его рассмотрел, – ответил тот.
– Это не может быть никто, кроме курии, – заметил Самос.
– Курии? – спросил я.
– Это исковерканное на горианский манер имя, которым они называют сами себя, – пояснил Самос.
– В Торвальдсленде, – вставил Тэб, – это слово означает «зверь».
– Интересно, – проговорил я.
Если Самос прав в том, что «курия» – исковерканное имя, которым эти животные называют себя, и что это слово используется в Торвальдсленде для обозначения понятия «зверь», тогда маловероятно, что их никогда не видели в Торвальдсленде, по крайней мере, в каких-нибудь отдаленных районах.
Тарн полетел на северо-запад. Можно предположить, что он будет следовать вдоль северного побережья, может быть, над лесом, в сторону недоступного Торвальдсленда.
– Так ты считаешь, Самос, – спросил я, – что зверь убил, чтобы утолить голод?
– Говори, – приказал Самос рэнсоводу.
– Зверя, – заговорил рэнсовод, – дважды видели на заброшенных, гниющих островах.
– Он кормился там? – спросил я.
– Только в тех топях, – ответил рэнсовод.
– Значит, зверь напал только однажды? – уточнил я.
– Да, – подтвердил рэнсовод.
– Самос? – снова спросил я.
– Складывается впечатление, что удар был нанесен совершенно сознательно, – ответил Самос. – Кто еще в топях носит на запястье золотой браслет?
– Но почему? – резко выкрикнул я. – Почему?
Самос пристально посмотрел на меня.
– Значит, мирские дела, – хмуро заметил он, – все-таки еще тебя заботят.
– Он же болен! – вскричала Лума. – Ты говоришь странно! Он же ничего не может сделать. Уходи!
Я опустил голову.
И почувствовал, как сжались мои кулаки. Меня вдруг охватило отчаянное возбуждение.
– Принесите мне кубок, – приказал я. Мгновенно появился кубок из массивного золота. Я взял его левой рукой. И медленно раздавил. А потом отбросил в сторону. В страхе мои домочадцы отступили назад.
– Я ухожу, – заявил Самос. – У меня есть кое-какие дела на Севере. Я позабочусь о том, чтобы отомстить.
– Нет, Самос, – возразил я. – Я пойду сам!
Послышались удивленные восклицания.
– Вы не можете идти, – прошептала Лума.
– Телима когда-то была моей женщиной, – твердо сказал я. – И отомстить за нее должен я.
– Но вы же больны! Не можете ходить! – вскричала Лума.
– Над моей постелью висят два меча, – сказал я Турноку. – Один обычный, с потертой рукоятью; другой – роскошный, инкрустированный самоцветами.
– Я знаю, – прошептал Турнок.
– Принеси клинок из Порт-Кара, тот, что инкрустирован самоцветами.
Турнок выскочил из зала.
– Я выпью паги, – потребовал я. – И принесите мне мяса боска.
Генриус и Клинтус последовали за Турноком. Он принес мне меч. Великолепный клинок. Я сражался с ним в руках двадцать пятого се'кара. Вдоль клинка шла изящная гравировка, рукоять изукрашена драгоценными камнями.
Я взял кубок, наполненный огненной пагой. Я не пил пагу с тех пор, как вернулся из северных лесов.
– Та-Сардар-Гор, – сказал я, плеснув, как положено, на стол. А потом поднялся на ноги.
– Он стоит! – вскричала Лума. – Он стоит!
Я закинул голову назад и залпом выпил пагу. Принесли мясо, красное и горячее, я впился в него зубами, так что сок потек по подбородку.
Горячая кровь и вино наполнили мое тело силой. Я почувствовал жар и вкус мяса.
Отбросил в сторону золотой кубок. Доел обжигающее мясо.
Надел на левое плечо ремень ножен.
– Оседлай тарна, – приказал я Турноку.
– Есть, капитан, – прошептал он.
Я стоял перед капитанским креслом.
– Еще паги, – спокойно сказал я, и мне принесли сосуд с напитком. – Я пью за кровь зверя.
А затем я осушил кубок и отшвырнул его в сторону.
С диким воплем я ударил по столу ребром ладони и расколотил одну из досок. Потом отбросил одеяла и само кресло.
– Не ходи, – проговорил Самос. – Возможно, они специально хотят заманить тебя в ловушку.
– Конечно, хотят, – улыбнулся я ему. – Для тех, с кем мы имеем дело, Телима не имеет никакого значения. – Я внимательно на него посмотрел. – Они хотят захватить меня. И получат возможность это сделать.
– Не ходи, – настаивал на своем Самос.
– У меня есть кое-какие дела на Севере, – повторил я его слова.
– Позволь мне пойти туда, – попросил Самос.
– Я должен отомстить сам.
А потом я повернулся и направился к дверям. Лума шарахнулась в сторону, ее рука была прижата ко рту. Я вдруг заметил, какие у нее прекрасные глаза, словно два глубоких колодца. Она была напугана.
– Следуй за мной в мою спальню, – спокойно приказал я.
– Я свободна, – прошептала она.
– Надень на нее ошейник, – приказал я Турноку, – а затем пусть отправляется в мою спальню.
Рука Турнока сомкнулась на запястье худенькой, светловолосой девушки, работавшей у меня управляющей.
– Клинтус, – продолжал я, – пришли в мою спальню еще и Сандру, танцовщицу.
– Вы освободили ее, капитан, – улыбнулся Клинтус.
– Надень на нее ошейник.
– Есть, капитан, – сказал он.
Я отлично помнил Сандру, ее черные глаза, смуглую кожу и высокие скулы. Я хотел ее.
Я давно не был с женщиной.
– Тэб, – повернулся я к одному из своих людей.
– Слушаю, капитан.
– Эти две особы недавно были свободными, – проговорил я. – Поэтому, как только на них наденут ошейники, не забудь напоить их невольничьим вином.
– Есть, капитан. – Тэб радостно ухмылялся.
Это вино совершенно намеренно сделано невыносимо горьким. Его действие продолжается больше месяца. Я не хотел, чтобы женщины забеременели. Рабыням перестают давать вино, когда их господин решает, что они должны родить ребенка.
– Тарн, капитан? – спросил Турнок.
– Оседлай его и жди меня, – приказал я. – Скоро я отправляюсь на Север.
– Есть, капитан, – ответил он.
Запах фимиама щекотал мне ноздри.
