Однако и мой похититель не собирался сдаваться. Вечером на тумбочке вместо воды появился чай, а в миске лежала не только картошка, но и большой кусок мяса. От аппетитных ароматов тут же закружилась голова и мне неимоверных усилий стоило подойди к ведру и снова выбросить всё туда, а сверху полить чаем.
— Ваши уловки с едой не помогут! И не надо заменять воду чаем. Мне достаточно воды. Не хочу материально разорять вас! — саркастично произнесла я и, вернувшись к кровати, снова легла в неё.
На третий день голодовки на тумбочке меня уже ожидала миска ароматного супа, и я малодушно, чуть не набросилась на него. Но всё же, как и в предыдущие дни, заставила себя вылить его в ведро, а потом с удовлетворением отметила, что меня всё же точно слышат, потому что место чая снова заняла вода.
Открыв бутылку, я подняла её и произнесла:
— За ваше здоровье! Надеюсь, вам нравится наблюдать за тем, как я медленно умираю.
То, что за мной наблюдают, я уже не сомневалась. И теперь мне доставляло какое-то извращённое удовольствие то, что похититель не мог меня сломать. Я ощущала, как каждый час моё тело всё больше слабнет, но сила духа становится крепче. Решив умереть, я шла в своей цели и не собиралась останавливаться.
Такое я вообще ощущала впервые. Раньше мне постоянно преследовал страх. Сначала я боялась теней и голосов, потом болезней. Понимая, что любое неправильное действие может спровоцировать недомогание, я вела себя очень аккуратно, следила за питанием, высыпалась, осторожно передвигалась и вовремя пила лекарства. Теперь же, когда от голосов и теней избавиться не получалось, я даже примирилась с ними. Вернее, они продолжали меня беспокоить. Эти тени казалось, всё больше сгущаются, и всё чаще обретают реальные очертания, а голоса всё сильнее пробиваются в сознание. Но я уже привыкла к ним. И даже нашла объяснение этому. Человек не может постоянно жить в страхе и постепенно приспосабливается к любой сложившейся ситуации. Вот и я приспособилась. Я научилась не пугаться это и воспринимала теперь, как своё сумасшествие, с которым необходимо смириться.
А вот самочувствие меня реально пугало. Я думала, что объявив голодовку, я быстро начну угасать, потому что для измученного болезнями организма отсутствие пищи будет нести катастрофическое воздействие. И с удивлением прислушивалась к себе. Кроме голода и слабости, я не ощущала ничего. Почему-то не возникало проблем с желудком, с почками, с сердцем, с печенью, вообще ни с чем, а это могло означать только одно — быстро и просто я не умру.
Засыпая вечером на третий день голодовки, я проклинала свой организм, который почему-то именно сейчас решил проявить скрытые резервы и, поддерживая во мне жизнь, лишь усугублял мои мучения и отодвигал смерть.
Среди ночи, я как обычно проснулась, и долго слушала голоса, вновь зовущие какую-то Сури, и ощущала, что тени всё больше обступают меня, а потом снова заснула, устав от голосов и своих ощущений.
А утро преподнесло мне сюрприз. Проснувшись, но ещё не открыв глаза, я почувствовала, что не одна в подвале, и рядом находится кто-то живой и осязаемый, а не очередная тень.
Открыв глаза, я увидела возле кровати сидящего на стуле мужчину. Внимательно разглядывая меня карими глазами, он казался абсолютно равнодушным, и это разозлило.
Сев, я также холодно принялась рассматривать его. «Коротко стриженные каштановые волосы, лёгкая щетина на щеках, карие глаза, крепкое телосложение, возраст не больше тридцати лет. Значит, так выглядит мой похититель? Вполне даже симпатичный. Встретив его на улице, никогда бы не подумала, что он способен издеваться над больной женщиной. Всё же внешность очень обманчива. А самое неприятное, если я и питала надежды, что в схватке смогу победить, то сейчас понятно — он в два счёта скрутит меня, если я попытаюсь напасть на него, чтобы вырваться отсюда», — подумала я, а потом спокойно произнесла:
— Вы, как я понимаю, от Сергея? И судя по всему, ему нужна квартира. Давайте документы, я всё подпишу, и прекратим это. Или убейте меня, или отпустите.
— Никакие документы меня не интересуют, квартира тоже, и уж точно бывший муж не имеет к происходящему никакого отношения, — раздался приятный баритон, а потом мужчина встал и, подойдя вплотную ко мне, взял пальцами за подбородок и пристально посмотрел в глаза.
Не знаю, что он хотел там увидеть, но судя по тому, как он нахмурился, искомого там не было.
— Что вы там разглядывали? — спросила я, когда он снова отошёл и сел на стул. — Страх? Так я вам сразу скажу — я не боюсь вас. Думаете, я смирюсь? Нет. Я предпочту умереть, но не сломаюсь…
— Никто тебе не даст умереть, — прервав меня, сказал мужчина. — Есть много способов накормить человека. Не захочешь есть, буду кормить тебя через зонд, или внутривенно. Но думаю, есть и другой способ с тобой договориться…
— Думаете? — я с презрением посмотрела на него, зная, что ничего не изменит моего решения.
Но уже через минуту сжалась от ужаса, когда он ничего не говоря, вышел из комнаты и почти сразу вернулся, держа в руках переносную клетку для кота, в которой я увидела своего Маврикия Петровича.
— Не будешь питаться, я прямо сейчас сверну шею твоему коту, а его труп положу возле дверей, и пока не умрёшь, ты будешь видеть его. Или же, я оставляю кота рядом с тобой живого и здорового, но при этом, ты обещаешь нормально питаться.
— Зачем вам это? — с болью прошептала я, даже боясь представить дни, когда вынуждена буду смотреть, как разлагается труп моего любимчика. — Объясните, для чего вы заперли меня здесь, и что хотите? Может это вообще ошибка?
— Ошибки нет. Ты Виолетта Орлова, и только ты мне нужна, — равнодушно произнёс он. — Так что ты выбираешь? Сначала смерть кота, а потом свою. Или всё же жизнь?
— Зачем я вам нужна? Хотя бы объясните? — умоляюще пробормотала я.
— Ещё не время, — ответил он, а потом открыл клетку и, вытащив кота, одной рукой взял его за холку, а второй за голову. — Смерть или жизнь?
— Жизнь, — прошептала я, понимая, что просто не смогу смотреть, как убивают единственное существо, оставшееся у меня.
Мужчина тут же поставил кота на пол и подтолкнул ко мне, а потом вышел из помещения.
— Мавруша, — прошептала я, чувствуя, как слёзы проступают на глазах. — Иди ко мне, мой хороший.
Маврикий мяукнул, завиляв хвостом, но подошёл ко мне не сразу, а сначала посмотрел на дверь. И лишь когда я во второй раз позвала его, двинулся ко мне, а запрыгнув на кровь, начал ластиться, требуя его погладить.
Взяв его на руки, я уткнулась в рыжий мех лицом и расплакалась, сама не зная от чего больше — от радости, что теперь у меня есть хоть кто-то дорогой и любимый рядом, или от злости, что теперь мой похититель нашёл дополнительный способ манипуляции мной.
