Яромир Серый Волк почти сразу же свернул на самую узенькую тропку – судя по следам, люди по ней отродясь не ходили, только лесные звери. В первую очередь преобладали как раз волчьи следы.
Иван рассеянно поглядывал по сторонам и ковырял в носу, не особо интересуясь, куда именно его ведут.
– Вот здесь и живу, – лениво махнул рукой волколак, огибая большой дуб.
В прогалине меж деревьями притаилась крохотная избушка, с одним-единственным оконцем, потолком из плотно притесанных бревешек, плоской односкатной крышей и небольшой дверью на деревянных крюках.
– Никого… – принюхался Яромир, переступая порог. – А ты чего замер? Заходи, гостем будешь…
Иван спокойно зашел, не обращая внимания, что испачкал рукав в смоле. Сохранность драгоценных тканей его никогда не заботила – не расползается свита по швам, и ладно.
В жилище оборотня оказалось тесно, но очень уютно. В углу чернел остывший таган, вдоль стены вытянулись широкие нары из тесаных плах.
– Располагайся, – буркнул волколак. – Вон, очаг разожги покудова.
Княжич невозмутимо шмыгнул носом, вытер сопли вконец изгвазданным рукавом и отправился за дровами. Поленница расположилась в небольшой клетушке, пристроенной снаружи. Иван приволок сколько руки обхватили, умело уложил полешки горкой, подсунул сухой бересты и чиркнул кремешком по кресалу, добывая искру. Огниво он, разумеется, всегда носил за поясом – после ножа это самая важная вещь в дороге. А может, даже и поважнее.
Яромир тем временем занимался раной. Он щедро налил на запястье какого-то зелья из баклажки, обложил листьями подорожника, сверху шлепнул шмат сырого мяса, обвязал все это теплым платком, а потом долго что-то причитывал сверху.
– К утру все зарастет… – блаженно вздохнул он, растягиваясь на нарах.
– А это ты что ж – и ведовать умеешь? – нахмурился Иван.
– Какой же я оборотень был бы, если б пары мелочей для хозяйства не знал? – насмешливо прищурился Яромир. – Так, пустячки, ерундовинка для малой надобности… В быту иной раз полезно. К слову, у меня уже брюхо подводит…
– И у меня…
– Ну так за чем дело стало? У меня там в погребе припасы всякие – распоряжайся.
– А чего это я у тебя – заместо холопа, что ли? – недовольно посмотрел на него Иван. – Я, чай, княжий сын, мне стряпать невместно!
– Ну, меня тоже не пальцем делали, – пожал плечами Яромир. – Ты вот про Волха Всеславича слышал?
– Дак кто ж про него не слышал-то!
– Ну так я его сын.
Глаза Ивана стали круглыми, как плошки. Он пару раз открывал рот, так и не решаясь вымолвить ни слова, а потом все-таки благоговейно спросил:
– И… и какой он был?.. Волх-то?..
– Да я почем знаю? Я еще дитем был, как он помер. Оборотень был, как я, больше ничего доподлинно не скажу. Только не в одного волка умел перекидываться, а и в сокола, и в тура, и еще в кого хочешь. Даже, говорят, в змея летучего умел. Не слышал?..
В та поры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обертываться ясным соколом,
Ко другой-то мудрости учился он Волх
Обертываться серым волком,
Ко третей-то мудрости учился Волх
Обертываться гнедым туром – золотые рога.
– Мы от него это и унаследовали – младший мой братец, вон, в сокола перекидываться умеет, братец старший – туром по лесам бродит… Нас так и прозывают – Гнедой Тур, Серый Волк и Ясный Сокол. У нас еще и сестра была – Белая Лебедь – только она пропала давно… Пожалуй, одни рожаницы[8] знают, где она теперь… да и жива ли еще…
– Ишь как! – подивился Иван. – А сколько тебе лет-то, а?
– Семьдесят семь, – равнодушно ответил волколак.
Иван снова начал глупо моргать. Его собеседник выглядел от силы на сорок.
Яромир снисходительно усмехнулся и объяснил:
– Я ж оборотень, забыл, что ли? Я три человеческих срока прожить могу… если раньше не прибьет никто, конечно. Пытаться многие пытаются…
– А она кто, мамка-то твоя? Самого Волха жена, ишь ты!..
– Да как тебе сказать… – почему-то отвел глаза Яромир. – В другой раз как-нибудь расскажу, ладно? А в погребе ты все-таки пошарь – у меня в пузе кишка за кишкой с дубьем гоняется…
Иван неохотно открыл люк и спустился в прохладную сырую ямину, заполненную брюквой, морковью, репой, свеклой. В самом глубоком и холодном углу стояли крынки с маслом и молоком, лежала нарубленная лосятина.
А в самой избе[9] нашлись снизки лука и сушеных грибов – рыжики, грузди, маслята. Из-под нар Иван вытащил решето с клюквой, туесок лесного дягиля, щавеля, кислицы, кувшин березового сока.
– Угощайся, – широким жестом обвел все это богатство Яромир, баюкая пораненную руку. – Мой дом – твой дом.
Молодой княжич почесал в затылке. Звучало это, конечно, здорово, только вот готовить угощение явно предстояло ему, Ивану. Он шмыгнул носом, подумал, но потом все-таки пересилил лень-матушку и взялся за дело.
Для начала Иван промыл и залил водой грибы. Их он поставил на небольшой огонь – пусть пока размягчатся. Сам же тем временем занялся мясом.
Хорошенько отбив лосятину, княжич нарезал ее на куски, щедро посолил и выложил на предварительно разогретую сковороду. В самом большом горшке смешались лук, морковь, репа, щавель, кислица, клюква, туда же пошло поджаренное мясо, сверху накрытое маслом. Размягченные грибы он мелко порубил, развел отваром и перелил в большую миску. Туда же покрошил свеклу и брюкву, заправил солью и молоком, капнул чуток березового сока.
В общем, в конечном итоге Иван истратил большую часть запасов оборотня. Получилось нечто наподобие свекольника и что-то вроде тушеной лосятины. Стряпал княжич, конечно, так себе, но старался изо всех сил.
– Там холодец в чугунке есть, подай-ка сюда, – приподнялся на локте Яромир.
Холодец оборотень хлебал жадно, перемалывая волчьими зубищами хрящики и костный мозг. Сожрав целый чугунок, он запил его крынкой молока, закусил дягилем, сыто выдохнул и потянул носом на запах тушеной лосятины.
– Куда в тебя лезет-то столько, проглот? – недовольно покосился на него Иван, едва успев спасти свекольник.
– Я б на тебя после трехдневного поста посмотрел… – огрызнулся оборотень, наворачивая лосятину. – Хр-р-р! Хор-рошо! Благодарствую… Молодец, что сварил, у меня сил нету…
– А сырое что – брезгуешь? Что ж ты за волк-то?..
– Сырое мясо мне нельзя, – мрачно ответил Яромир. – После него в человека перекидываться трудно – звериное накатывает, поглотить норовит. Так многие пропали – «вызверились», навсегда волками стали… а то и еще кем похуже. А уж если человечину попробуешь… это все. Конец. Уже не выберешься – если и сумеешь обратно перекинуться, разум все равно так и останется со зверинкой, всю жизнь на людоедство тянуть будет.
