День нехотя начинался, и уже лил дождь, однако ветер утих. За улочками и предместьями города, за бастионами и башнями расстилались темные убранные поля. Крестьяне начали боронить землю, готовя ее под озимые, и должны будут сеять, как только отпразднуют Мабон, праздник осеннего равноденствия. Согласно древним ритуалам, с которыми так упорно боролись монахи, но которые, однако, никто и не думал забывать, Мабон, шестой праздник в году, отмечал окончание жатвы, первый листопад и конец лета. Обычно это был период праздности, немного грустное время, благоприятное для длинных неспешных разговоров и возлияний, но в этом году зима начиналась необычно рано, и буря оставила мало времени для отдыха тем, кто хотел загодя подготовиться к холодам.
Молодой король снова чихнул и сбросил с себя остатки сна. Несмотря на огромный камин, занимающий чуть не полкомнаты, скоро надо было перебираться из летнего помещения, открытого и продуваемого ветрами, в одну из клетушек, находящихся в башнях, – узких, с окнами из толстого полупрозрачного стекла, – но, по крайней мере, там можно было спать в тепле.
Он плотнее прикрыл окно кожаным занавесом, завернулся в меховой плащ и на цыпочках выскользнул из комнаты, чтобы не разбудить Игрейну. Ей предстоял длинный день, ее первый день на людях спустя сорок дней после родов, как того требовало Священное Писание. Аббат Илльтуд Бреннок, самый высший духовный авторитет королевства после смерти епископа Бедвина, которого многие почитали за святого, пришел лично, чтобы дать очищение, как называли церемонию омовения после родов. Так как зачастую младенцы не выживали, то более чем крещение, которое полагалось проводить вскоре после рождения, праздновали именно это событие и поздравляли молодую мать и ее новорожденное дитя как в домах простолюдинов, так и в семьях знати.
И Утер, и Игрейна хотели отпраздновать этот день с особой торжественностью. Ни для нее, ни для него это не был первый ребенок. Но речь шла об их общем первенце. К тому же это был сын. Будущий наследник королевства Логр…
Игрейна могла еще поспать. В течение этого дня ей предстояло принять чествование от вассалов Утера и благословение духовенства, занять свое место за пиршественным столом, есть и пить, чтобы никто не догадался о ее истинном самочувствии, и без конца улыбаться, улыбаться всем – дворянам и среднему сословию, эльфам, людям и гномам в расшитых золотом одеяниях и шелестящих шелками, как всегда случалось на больших праздниках.
Выйдя из покоев, Утер, не задумываясь, пошел по коридору, ведущему к комнате кормилицы. По дороге у него заныл желудок, и он выкинул едва надкушенное яблоко. В конце концов, и для него этот день будет длинным. Он должен вести Совет, затем присутствовать на церемонии со знатными представителями трех Свободных народов. Лео де Гран, герцог Кармелидский, родной брат королевы, которого Утер сделал своим коннетаблем, был уже здесь, как и аббат Илльтуд. Сеньор Бран, наследник королевского дома Черной Горы, последний из живущих принцев из племени гномов после исчезновения его брата Рогора, прибыл накануне поздним вечером, как и Гвидион, верховный друид лесных эльфов, и Дориан, юный принц Высоких эльфов, родной брат королевы Ллиэн. До сего дня Утер то ли опасался, то ли с нетерпением ждал, что королева согласится нарушить свое уединение на Авалоне, чтобы лично возглавить посольство эльфов. Но она осталась на своем туманном недоступном острове, рядом с дочерью и маленьким народом фей, навсегда удалившись от мира…
И теперь Утер испытывал лишь горечь и сожаление. А ведь именно ради нее он созвал Великий Совет, именно ради нее он собирался вернуть гномам их талисман, меч Нудда, который они называли Каледвх, а люди – Экскалибур… И, наверное, это было бы неплохо, что бы ни говорили об этом монахи, и чего бы это ему ни стоило. Разве король не должен быть верен данному слову? После стольких испытаний, такой ненависти и таких жестокостей, может быть, мир обретет прежнее равновесие? Мир, которым будут править не только люди, но в котором найдется место гномам, эльфам и даже монстрам Черных Земель, о чем испокон века мечтали боги… В конце концов, именно ради этого он одержал победу над герцогом Горлуа – чтобы положить конец нечистым помыслам о владычестве над вселенной и жить в мире. И, тем не менее, вернуть Меч – это похоже на отречение, почти на предательство.
Почему же она не пришла?
Несмотря на красоту Игрейны, на их сына, на трон, который он получил благодаря ей, Утеру не удавалось выбросить Ллиэн из своих мыслей, особенно в эту ночь. Ллиэн, чьи ярко-зеленые глаза неотступно преследовали его… Ллиэн, которая сделала его Пендрагоном, которая хотела стать с ним одним целым – таким прочным единством души, тела и воли, какого не бывает даже у любовников, способным созидать и разрушать миры… Ту самую Ллиэн, которую он предал и которую, возможно, больше никогда не увидит – ни ее, ни их дочь Моргану, рожденную от их союза.
И сегодня Утеру снова не удалось представить личико Морганы. Как всегда, черты Артура наложились на черты девочки, и это бессилие вызвать ее в памяти казалось ему худшим предательством. А может быть, в конечном счете, это было нормальным? Ведь он видел ее всего несколько дней на острове Авалон, а с тех пор столько всего произошло… Утер вспоминал лишь то, что Моргана была прекрасна настолько, насколько Артур некрасив. Сколько ей сейчас? Года полтора, не больше. Впрочем, на острове Авалон время течет по-другому. Возможно, когда-нибудь она и его сын станут друзьями? Он улыбнулся этой мысли и с удивлением обнаружил, что уже дошел до конца коридора и два вооруженных рыцаря, охраняющих комнату новорожденного принца, улыбнулись ему в ответ, словно были с ним в сговоре. Это длилось лишь мгновение. Их жизнерадостность тотчас же улетучилась при виде озабоченного выражения на лице короля. Один из них постучал в двери условным стуком, и третий рыцарь открыл дверь изнутри, учтиво склонившись перед Утером.
Человек, одетый в кроваво-красные доспехи с изображением собственного герба – красная борзая на желтом поле, был таким же высоким и массивным, как и башня, в которой они находились. Его светлые волосы были заплетены в косички, а густая борода плохо скрывала широкий шрам – напоминание об эльфийской стреле, когда-то раздробившей ему челюсть. Лицо было ужасным, но это было лицо друга.
– Счастлив видеть тебя, Ульфин, – пробормотал король, положив руку ему на плечо. – Герцогиня Хеллед прибыла?
– Не знаю, государь. Я оставался здесь всю ночь, как ты меня просил…
– Да, конечно… Сходи к дворцовому управителю, и если она еще не появилась, пошли всадников на восток, ей навстречу. Скажи ему, что мы ждем ее на Совете.
