— Ты вовсе не выглядишь сумасшедшей, — солгала Сьюзен. — Ну, в общем и целом.
— Спасибо. Но боюсь, здравомыслие определяется большинством. Знаешь пословицу «Целое больше, чем сумма частей»?
— Конечно.
Сьюзен внимательно осматривала крышу, пытаясь найти путь вниз. Ей уже начинало надоедать это… существо, которому вдруг захотелось поговорить. Вернее, бесцельно поболтать.
— Дурацкое утверждение. Полная ерунда, но теперь я верю, что это правда.
— Хорошо. Лифт вот-вот должен спуститься.
* * *
Лучики синего света плясали вокруг дверей лифта, как форель в горном потоке.
Аудиторы подтягивались ближе. И уроки не прошли даром. Многие раздобыли себе оружие. Но некоторые из них сочли должным не сообщать остальным о том, что оружие в руках — это вполне естественно. Что-то глубоко в голове подсказывало им: так будет разумнее. В общем, их ждал большой сюрприз, когда пара Аудиторов открыла двери лифта и все увидели лежавшую в самом центре пола одинокую, чуть растекшуюся конфетку с вишневым ликером.
А потом до них донесся аромат.
Только одному, вернее, одной удалось остаться в живых. А потом госпожа Мандариновая попробовала конфету, и не осталось никого.
* * *
— Один из несомненных фактов жизни, — промолвила Сьюзен, стоя на краю парапета, — заключается в том, что среди пустых фантиков всегда хоть одна конфетка, да найдется.
Сказав это, она наклонилась и схватилась за конец водосточной трубы. Она не была уверена в том, что у нее все получится. Если она упадет… Впрочем, упадет ли она? На падение не было времени. У нее было свое, личное время. Теоретически, если к подобным ситуациям можно было применить столь недвусмысленный термин, как «теория», Сьюзен должна была плавно опуститься на землю. Но подобные штуки следовало проверять только в том случае, если нет другого выхода. Теория — это не более чем идея, тогда как водопроводная труба — абсолютный факт.
Синий свет замерцал вокруг ее рук.
— Лобсанг? — прошептала она. — Это ты, да?
— Это имя для нас не хуже всех прочих. — Голос был тихим, как дыхание.
— Вопрос может показаться глупым, но где ты сейчас?
— Мы только воспоминания, и я слишком слаб.
— О. — Сьюзен скользнула по трубе чуть ниже.
— Но скоро я стану сильным. Вернись к часам.
— И зачем? Мы же там ничего не смогли сделать.
— Времена меняются.
Сьюзен достигла земли. Леди ле Гион неуклюже последовала за ней. На ее вечернем платье появились новые прорехи.
— Могу я дать тебе совет по поводу манеры одеваться? — спросила Сьюзен.
— Выслушаю с благодарностью, — вежливо откликнулась ее светлость.
— Длинные светло-вишневые панталоны? С таким платьем? Не слишком удачная мысль.
— Правда? Но они красивые и достаточно теплые. А что мне следовало предпочесть?
— Для такого фасона? Практически ничего.
— Да? А это приемлемо?
— Э… — Сьюзен побледнела от перспективы. Ей предстояло объяснить законы ношения нижнего белья кому-то, кто даже кем-то, по сути, не был. — Приемлемо. Для того, кто решит это выяснить, — ответила она. — Слишком долго объяснять.
Леди ле Гион вздохнула.
— Как и все остальное, — откликнулась она. — Взять, к примеру, одежду. Заменитель кожи для сохранения тепла тела? Легко сказать. Ведь касательно одежды существует столько правил и исключений, понять которые совершенно невозможно!
Сьюзен окинула взглядом Брод-авеню. Оно было битком набито замершими телегами, но Аудиторов нигде не было видно.
— Ничего, мы на них еще наткнемся, — произнесла она вслух.
— Да. Их будет много. Сотни по меньшей мере, — подтвердила леди ле Гион.
— Почему?
— Потому что мы всегда стремились узнать, на что похожа жизнь.
— Тогда наш путь лежит на Зефирную улицу, — сказала Сьюзен.
— А что нас там ждет?
— Винрих и Боттхер.
— А кто они такие?
— Я думаю, первые герр Винрих и фрау Боттхер давным-давно умерли. Но их дело до сих пор живет и процветает, — ответила Сьюзен, перебегая улицу. — Нам нужны боеприпасы.
Леди ле Гион догнала ее.
— А, я все поняла. Они делают конфеты?
— Ха! Ты б еще спросила: гадит ли медведь в лесу? — фыркнула Сьюзен и тут же осознала свою ошибку[16].
Но слишком поздно. Леди ле Гион на мгновение задумалась.
— Да, — наконец сказала она. — Насколько мне известно, данные существа выделяют продукты жизнедеятельности именно так, как ты говоришь, по крайней мере в зонах умеренного климата, но существует ряд…
— Я просто хотела сказать: да, Винрих и Боттхер делают конфеты.
* * *
«Тщеславие, о тщеславие…» — подумал Лю-Цзе.
Он сидел на молочной повозке, беззастенчиво грохочущей по улицам застывшего города. Ронни считал себя богом, а существа подобного толка не привыкли прятаться. В смысле действительно прятаться. Обычно они всегда оставляют некое подтверждение своего существования — какую-нибудь изумрудную табличку, какой-нибудь шифр на гробнице в пустыне, хоть что-нибудь, что сказало бы пытливому исследователю: «Я был здесь, и я велик».
Чего еще могли бояться первые люди? Возможно, ночи. Холода. Медведей. Зимы. Звезд. Бескрайнего неба. Пауков. Змей. Друг друга. Люди столького всегда боялись!
Он сунул руку в котомку, достал потрепанный экземпляр Пути и наугад открыл.
Коан 97: «Наступай на других так, как хотел бы, чтобы они наступали на тебя». Гмм. Не слишком-то подходит к данной ситуации. Кроме того, он не был уверен в том, что записал эту фразу правильно, хотя она не раз выручала его. К примеру, на ногу слонам он старался не наступать.
Лю-Цзе попробовал еще раз.
Коан 124: «Ты поразишься, сколько всего можно увидеть, если открыть глаза».
— Что это за книга, а, монах? — спросил Ронни.
— Так, обычная маленькая книжка, — ответил Лю-Цзе и огляделся по сторонам.
Повозка проезжала мимо похоронного бюро. Владелец вложился в огромные застекленные витрины, хотя любой профессиональный гробовщик понимал: честно говоря, он не много такого может предложить, что выглядело бы привлекательно на витрине. Поэтому многие похоронные бюро ограничивались строгими темными занавесями и, быть может, изящной погребальной урной.
Но в этой витрине было… имя Пятого Всадника.
— Ха! — тихо воскликнул Лю-Цзе.
— Увидел что-то смешное, да, монах?
— А ведь если так рассудить… То вполне даже очевидно, — сказал Лю-Цзе скорее себе, а не Ронни.
Потом повернулся на своем сиденье и протянул руку.
