Казалось с каждым днём ситуация становится всё более накаленной и непредсказуемой, но вдруг всё в корне переменилось. Это случилось через день после ареста Хагрида и через два дня после того, как Поттера выпустили из лазарета.
Хорошо знакомый всем Гарри Поттер неожиданно стал прежним. Он снова сидел рядом с Арчером, снова весело улыбался и взирал на мир с неизменным теплом и любовью. Любая колкость и оскорбление, пущенные в его адрес, больше не трогали его, словно разбиваясь о невидимый купол, которым был окружен мальчик. И если раньше он срывался из‑за каждой мелочи, то теперь пробить эту незримую броню было практически невозможно. Северус не знал, как лучше объяснить эти резкие метаморфозы, но предполагал, что всё дело в Арчере. Казалось, поведение мальчишки напрямую зависело от его отношений с лучшим другом и если того не было рядом, Поттер терял всё свое жизнелюбие, становясь… кем‑то другим. Подобная связь между этими детьми казалась зельевару довольно необычной, даже тревожной. Не мог же Гарри настолько зависеть от лучшего друга? Хотя с другой стороны, может быть такое поведение — это просто реакция на стрессовую ситуацию? В конце концов, мальчишка рос в ужасных условиях, кто знает, как он привык справляться с жизненными трудностями?
1 января 1992 года
«Дорогая Хельга!
Простите, что не отвечал так долго, но тут у Малфоев оказалось столько всего нового, что я никак не мог добраться до пера и чернильницы. Как вы проводите праздники? Вы получили мой подарок? Кстати, спасибо за Перо! Отличная штука, я как раз сейчас всё ему надиктовываю, видите какой красивый почерк? Только его иногда заносит и оно начинает писать какую‑то чушь,… то есть, не чушь, а всё что я говорю, но какими‑то другими высокопарными словами, пытаюсь его отучивать.
А у меня всё отлично! Тут, конечно, иногда тоска смертная, но в целом здорово. Мы с Томом живем в огромных комнатах, я даже не знаю, зачем кому‑то нужна такая большая комната. Окна у меня выходят на сад и квиддичное поле. Представляете, у Драко есть своё собственное квиддичное поле! Мне даже удалось уговорить его поиграть, хотя зимой этого делать нельзя. В итоге мы, конечно, жутко замерзли, но вдоволь налетались. А Том, кажется, готов душу мистеру Малфою продать за книжки. У Малфоев огромная библиотека, и Том пропадает там часами, мы с Блэйзом разрабатываем план, как поэффективнее его оттуда выкурить. А то втроем не так весело.
Ещё у Драко просто огромный дом. Не такой большой, как Хогвартс, конечно, но заблудиться тут проще простого. Вчера я не туда свернул и в итоге сам не понял, как оказался в каком‑то другом крыле. Честно говоря, я думал, что буду теперь плутать в этих коридорах вечность, но наткнулся на миссис Малфой, и она проводила меня обратно в гостевое крыло. Честное слово, зачем семье из трёх человек нужен такой огромный дом?
Я спросил об этом у миссис Малфой, и она сказала, что это фамильный особняк и передавался он из поколения в поколение и ему больше трёхсот лет и тому подобное, но, по–моему, она и сама не знает. Миссис Малфой мне нравится, несмотря на то, что большую часть времени она выглядит так, будто жует лимон, она вроде как очень любит Драко и заботится о нём. Мистер Малфой, как мне показалось, больше заботиться о том, чтобы Драко выглядел и вел себя «соответствующе». Что вообще это значит? Соответствующе относительно чего? Бред какой‑то.
Рождество тоже прошло хорошо. Только немножко смутило то, как они его празднуют. Я всегда думал, что в кругу семьи этот праздник должен как‑то по–особенному ощущаться. То ли волшебники его иначе отмечают, то ли это у Малфоев не принято радоваться и улыбаться, но в итоге весь вечер мы провели как на званом приёме в гробовой тишине. Даже оберточной бумагой шуршать страшно. Правда, я все равно не удержался и комментировал каждый подарок. Ну не могу я молча это делать! Какое же это веселье, если все только скупо улыбаются и выражают друг другу формальные благодарности?
А Том, конечно, ведет себя безупречно. Вы, наверное, помните этот его заскок, когда он становится весь такой благовоспитанный и учтивый. Он, кстати, очень быстро спелся с отцом Драко, вел с ним какие‑то заумные беседы и всем своим видом показывал, как он уважает семейство Малфоев. Вы удивитесь, узнав, что уже через пару дней Люциус смотрел на него с искренним интересом, а через неделю готов был на слово верить, что Том – чистокровный волшебник, чьи родители трагически скончались во время войны с Волдемортом? Только Том так умеет пудрить людям мозги!
Одним словом, каникулы проходят хорошо, я даже стал чувствовать себя не так заморожено в обществе старшего Малфоя, так что можете за нас не волноваться.
Кстати, а почему это вы сразу решили, будто мы что‑то замышляем? Я же просто спросил! И не делали мы ничего подобного, что за подозрения?! Подумаешь, Шляпу создали четыре великих волшебника, и для этого потребовалось много опыта и знаний! Я же на многое не претендую, всего‑то тетрадку волшебную сделать. И что значит «независимый артефакт подобного свойства не может существовать без создавшего его волшебника, в противном случае это уже не артефакт»? Это как? А что тогда будет, если не артефакт?
И чего это вы решили, что я обнаружил нечто подобное? Сами же сказали, что сделать такую тетрадь нельзя. Кстати, а что совсем–совсем нельзя или есть какой‑то способ? И не подумайте ничего такого! Это просто любопытство, я не собираюсь делать что‑то подобное, если вы говорите, будто это опасно! Мне просто в теории любопытно… так… научный интерес и всё. Хотелось бы всё‑таки понять, что такого особенно сложного? Всего‑то нужно зачаровать тетрадь так, чтобы она содержала в себе часть моих воспоминаний и знаний, и могла общаться с другими независимо от меня.
Так выходит, это тёмный артефакт будет?
Жду ответа,
Гарри.
P. S. А что такое этот «крестраж»?
В ожидании ответа от Хельги Гарри успел переделать и передумать кучу всего, но ни в одной из книг мальчик так и не нашёл упоминания о крестражах, что навело его на мысль, что это или нечто очень тёмное и запрещенное, или что‑то, о чём кроме самой Хельги никто не знает.
Каникулы у Малфоев плавно подходили к концу, и мальчики потихоньку собирались обратно в Хогвартс. Надо сказать, от этих праздников Гарри ожидал куда больше мрачных ощущений, чем вышло на самом деле. Со старшими Малфоями дети почти не пересекались, встречаясь лишь на общих трапезах и иногда случайно сталкиваясь в коридорах особняка. А особняк у Малфоев был достаточно большой, чтобы это происходило не чаще раза в день.
Тем не менее, глава благородного чистокровного рода Гарри Поттеру определенно не нравился. Этот человек с холодными глазами не вызывал у мальчика ни капли симпатии и доверия. Следует ли говорить, что искренности в нём было не больше, чем магглорожденных на Слизерине? И ещё мальчика не покидало странное чувство, будто он знает, кто именно подбросил злополучный дневник в котел Джинни Уизли за несколько дней до начала учебного года. Этот волшебник вполне был способен на подобные действия. Только зачем подбрасывать тетрадь кому‑то из Уизли? Одно дело Том, он знал парсельтанг и был достаточно амбициозен, чтобы согласиться открыть Тайную Комнату. Гораздо разумнее было бы подбросить дневник тому, кому придутся по душе взгляды Риддла, кто поддержит их и захочет продолжить его дело. Но отдавать дневник семье Уизли? Да они скорее спалят его не задумываясь, чем согласятся выпустить из подземелий гигантскую змею со смертоносным взглядом. Гарри гадал, что же такого мог пообещать одиннадцатилетней девочке коварный Риддл, чтобы та добровольно пошла открывать Тайную Комнату. На ум ничего не приходило. Даже если дневник мог каким‑то образом влиять на тех, кто говорит с ним, это было невозможно, если у собеседника совершенно другой взгляд на мир. Скажем, Тома легко было завлечь обещаниями могущества и власти, к тому же сам Риддл, казалось, во многом был похож на Арчера, но что общего могло быть между Джинни и Риддлом?
