— Дык… — опешил он поначалу. — Это ж печенеги! Твари кривоногие! И туда же над людьми глумиться!
Он даже и не думал о том, откуда под самыми стенами Киева могут взяться степняки. Смоловар нагнулся и поднял с земли увесистый булыжник. Руки смоловара больше не тряслись, а на головную боль он уже не обращал внимания. Злость — лучшее лекарство с похмелья. Коротко размахнувшись, Возгривый метнул камень вслед уезжающим обидчикам. Булыжник, выпущенный сильной рукой, с глухим стуком впечатался в непокрытую бритую голову ближайшего печенега. Возгривый наблюдал с удовлетворением, как голова иноземного нахала окропилась кровью, а сам он беззвучно свалился с лошади. Отряд степняков остановился, в немом изумлении разглядывая поверженного товарища. Они никак не могли взять в толк, отчего это их товарищ валяется на земле с окровавленной головой. Смоловар тем временем подобрал другой булыжник и точным броском ссадил с лошади еще одного печенега. Степняки загомонили, разобравшись, наконец, в чем дело и начали спешно разворачивать лошадей. Печенегов было много, но смоловар не испугался. Он неспешно выдернул с корнем росшее возле дороги небольшое деревце.
— Ну, давайте, поганцы, посмотрим, чья возьмет! — крикнул Возгривый, потрясая только что приобретенным дубьем.
Двое печенегов, улюлюкая, уже подлетали к смоловару.
— Это зря вы так, скопом, — пробурчал смоловар, вышибая из седел ретивых степняков. — Удовольствие растягивать надобно!
* * *
Глашатай ворвался в Золотую Палату и кинулся в ноги Владимиру.
— Князь, не казни! Вели слово молвить!
Князь удивился — давненько такого не случалось — но виду не подал.
— Говори!
— Посол от печенежского хана Толмана… — глашатай замолк, видимо не зная, что говорить дальше.
— Ну, продолжай, — улыбаясь, сказал Владимир, оглядывая золотую палату. Богатыри тоже с любопытством переглядывались.
— Так нету больше того посла, — едва слышно прошептал глашатай. — И отряда, что с ним… дюжина была… Только волхв, что в ихнем отряде был, уцелел…
— Кто посмел понять руку на посла?! — гневно выкрикнул князь, сверкая глазами.
— Привели этого душегуба — сам страже сдался! — проблеял челядник, исчезая за дверьми.
В Палату, хромая, вошел ражий детина со всклоченной шевелюрой. Он отер тыльной стороной ладони залитое кровью лицо. Зыркнул по сторонам глазами, украшенными большими фиолетовыми синяками. Рубаха на нем была разорвана в клочья, и непонятно каким образом держалась на мощных плечах.
— Вот это богатырь! — хохотнул за плечом князя не унывающий Претич. — Ты кто, паря?
Паря исподлобья глянул на воеводу, не долго думая, схватил с крайнего стола большую братину с дорогим вином и в два глотка осушил её не малое содержимое. Богатыри загалдели: кто недовольно, а кто — одобрительно.
— Ого! — вновь хохотнул Претич. — Вот это по-нашему!
Князь покосился на верного служаку, но промолчал, ожидая, что последует дальше. Детина поставил братину на место, а его хмурое лицо прояснилось.
— Смоловар я, — поклонился он князю. — Все зовут Возгривым. Недалече от града смолокурня моя стоит.
— Так это ты ханских послов приголубил? — продолжал вопрошать воевода, с молчаливого одобрения князя.
— Я, — честно ответил Возгривый.
— Один, али помогал кто? — хитро прищурившись, допытывался Претич.
— Один, — подтвердил смоловар. — Твоя стража только одного отбить успела.
— Да ты я смотрю не иначе богатырь! — шутливо воскликнул Претич. — Кучу печенегов голыми руками положил! А чем же тебе послы ханские не угодили?
Смоловар шмыгнул носом:
— А чего эти козлы… то есть послы, — тут же поправился он, — ведут себя не по-людски? На нормальных людёв кидаются? Ну не стерпел я, князь! — Возгривый рванул на груди остатки ветхой рубахи. — А теперь хошь — казни, хошь — милуй!
— Так, — Владимир решил взять суд в свои руки, — как на самом деле все происходило? Свидетели есть?
— Есть! — ответил один из гридней городской стражи. — Бабулька одна. Если надо мы её перед твои очи, светлый князь, быстро доставим.
— Пока не нужно! Сказывай ты! — распорядился Владимир.
— Значит этот, — страж указал на Возгривого, — шел в город, никого не трогал. А эти псы степные, послы то есть, — поправился он, — нагайкой его! И лошадью в канаву загнали!
Было видно, что симпатии стражника целиком на стороне смоловара. Богатыри одобрительными выкриками тоже поддерживали поступок смоловара.
— Ну, этот детинушка, — страж смерил оценивающим взглядом фигуру Возгривого, — взял камень… затем второй… выворотил дубинку, не хуже, чем у Ильи Жидовина… ну и… одного только спасти удалось! Нам смоловар препятствий не чинил — на суд к тебе сам без понуканий пришел!
— Ну не вериться мне, что этот мужик-лапотник дюжину воинов, лучших, раз для охраны посла — голыми руками! — воскликнул Владимир.
— А ты князь вспомни того же Илью, Микулу Селяниновича, — зашептал на ухо князю воевода, — то же ить — мужики лапотные, а силищи на сотню таких возгривых хватит!
— Так что ж, я, по-твоему, этого смоловара и наказывать не должен? А взять его под белы рученьки, да и в Золотой палате на красное место усадить? А?
— Нет, конечно, — воевода уже знал, как выкрутиться, чай не первый год при князе, — наказать ты его должон! Только наказаньице, — жарко зашептал он на ухо князю, — так себе придумай, ну там нужник княжий пусть пару седьмиц почистит, либо еще чего! А потом в младшую дружину определи… к такой силушке надобно немного уменья добавить, а там глядишь — новый богатырь в Золотой Палате объявится!
* * *
Шаман Горчак сидел над обезображенными остывающими телами соплеменников, небрежно сложенными в груду на заднем дворе княжеского терема. Горчак до сих пор не мог поверить, что погубить лучших воинов хана смог всего лишь один человек! Да даже и не человек, а так сермяга, мужик-лапотный. А ведь и не было у него в руках даже захудалой сабельки, побил всех голыми руками! Прав, тысячу раз прав Толман — с наскоку Русь не взять! Здесь любой мужик сильнее десятка лучших степных бойцов! А богатыри… Обидно одно: призрачный шанс вернуться невредимым — провалился! Некому его теперь прикрыть! Что ж он готов и умереть! Горчак еще раз проверил правильность составленного заклинания, по многолетней привычке вознес хвалу Матери Кобылице, поднялся на дрожащие ноги и, не торопясь, вошел в терем. Теремная стража, стоявшая у ворот, пропустила Горчака без вопросов — они получили от князя соответствующие указания. Шаман медленно поднимался по большой скрипучей лестнице, прошел мимо Серебряной Палаты, откуда доносились веселые крики.
