Мы с Галеном посмотрели друг на друга.
– А это возможно? – спросил он.
– Ой, – сказала я одновременно с ним.
– В прошлом бывало, – ответил Галену Рис.
– Я думала, ходом времени управляет король или королева, – возразила я нерешительно.
– Когда-то так и было, – сказал Дойл, – но эта способность давно утрачена.
– Подождите, – вмешался Гален. – Вы говорите, ходом времени управляет королева?
Несколько голов кивнули.
– Разве в старых сказках не говорится, что в холмах проходит несколько часов, а в человеческом мире – столетия?
– Да. – Дойл смотрел на Галена так, словно тот сказал что-то умное.
– Мы за последние несколько часов чего только не сделали, но для остального мира прошло всего несколько минут. То есть наш ситхен двигался быстрее прочего мира. Разве не должно быть наоборот? Это ведь смертное время должно течь быстрее, чем наше?
Мужчины обменялись взглядами, за исключением Китто, все внимание которого поглощала ванна.
– Судя по вашим лицам, вы что-то поняли, а я – нет.
– Нам сегодня нужно было много успеть, – сказал Гален, – и еще много остается, а пока мы все это делаем, весь мир ползет с черепашьей скоростью. Вопрос вот в чем: это только в нашем ситхене произошел временной сдвиг?
Рис обнял его за плечи.
– А знаешь, ты умнее, чем кажешься.
– Не хвали меня, Рис, а то зазнаюсь. – Но он улыбался.
– Это я сегодня торможу, или все вокруг шустрее меня? – спросила я.
– Вот именно, – сказал Дойл.
Я нахмурилась:
– Что – вот именно?
– Ты сегодня не говорила вслух, что тебе нужно больше времени?
– Может, что-то такое и говорила, вроде того, что нам не хватит времени и на расследование, и на дворцовые интриги. Не этими словами, но... – Я вытаращилась на Дойла. – Хочешь сказать, что все случилось по моему желанию?
– Ты вызвала зеркало у себя на стене, просто пожелав посмотреть, как сидит меховой плащ.
Я вдруг перепугалась до озноба.
– Но, Дойл, это значит, что ситхен может буквально воспринять любые мои слова!
Он кивнул.
– Нам надо узнать, как течет время в других холмах, – сказал Холод. – Если у гоблинов и слуа происходит то же самое, то дело в самой волшебной стране. Иногда она решает измениться.
– А если затронут только наш ситхен? – спросил Никка.
– Тогда Мередит придется очень, очень следить за своими словами. – Он смотрел на меня, и я практически увидела как у него в мозгу рождается мысль.
– Что ты подумал? – спросила я.
– Не он один, – сказал Рис.
– Да, не он один, – поддержал его Гален. Он вздрогнул и потер плечи руками, словно тоже замерз. – В кои-то веки я угадал дурное известие до того, как его произнесли вслух.
– Тогда и мне скажи, – попросила я.
– Если менять ход времени внутри ситхена может только королева, и вдруг такая способность обнаруживается у тебя... – Гален не закончил фразу.
– Когда-то давно, – сказал Дойл, голос казался глубже, словно его эхо стремилось добраться до самых дальних уголков маленькой комнаты, – даже если претендент завоевывал трон или его избирали верховным королем, он все же не мог править волшебным холмом. Нельзя было занять трон ситхена, если сам ситхен не признал твое право на власть.
– Я о таком не слышала, – сказала я.
– Это запретное знание. – Холод предостерегающе поглядел на Дойла.
– Почему запретное? – спросил Гален.
На этот раз заполнить логический пробел удалось мне:
– Ситхен не признал Андаис.
– В Европе она была признана, – пояснил Дойл, – но в Америке новый холм ее не принял.
– Что значит "новый"? – спросила я.
– Волшебная страна – это не географическая местность. Не только географическая. Когда Андаис ступила в наш новый холм, все должно было пойти по-прежнему, но этого не произошло.
– Мы решили, что это из-за третьего заклятия, на которое нас вынудило пойти американское правительство, прежде чем позволило сюда переселиться, – сказал Рис. – Мы потеряли так много, что... – Он пожал плечами. – В общем, мы не так уж волновались из-за того, что ситхен не ласкается к Андаис, как щенок.
– Она велела всем придворным заходить в ситхен по одному, а нас поставила следить, – продолжил Холод. – Она была готова уступить трон, если бы ситхен отреагировал на кого-то в большей степени, чем на нее.
– Моя тетушка соглашалась уступить трон любому сидхе, которого признает ситхен? – поразилась я.
– Трудно поверить, понимаю, – сказал Рис, – но она согласилась. Все думали, что последнее заклятие отняло у нее слишком много мощи, чтобы она могла по-прежнему нами править. А потом случилось самое худшее.
– Ситхен не признал никого, – закончил Дойл.
– О'кей, я понимаю, насколько это скверно, но почему об этом запрещено говорить?
– Принц Эссус не рассказывал тебе, как возникли разные дворы фейри? – спросил Дойл.
Я чуть не сказала – да, конечно, рассказывал. Но он не рассказывал.
– Я знаю, что когда-то было не два двора сидхе, Благой и Неблагой, а множество, и у всех были свои короли и королевы, как у гоблинов и слуа, но более независимые.
– Настолько независимые, что мы воевали между собой, пока все не согласились, что нам нужен верховный король, – сказал Рис. – Верховный король был один, не два, как сейчас.
– Досюда я знаю, – прервала я. – Основатель Неблагого Двора был изгнан благими, но отказался покинуть волшебную страну. Он скитался от двора ко двору и просил пристанища, но все боялись сидхе, так что наконец остался только один двор – слуа. Самые жуткие и меньше всего похожие на людей из фейри. Они приняли его, и с того времени любой изгнанник-сидхе мог попроситься к слуа.
– Прелестно, – сказал Рис. – А когда и как неблагие отделились от слуа, знаешь?
– Когда набралось достаточно сидхе, которые не хотели называться слуа.
– Почти так, – кивнул Дойл.
– Почти? – удивилась я.
– В то время фейри определенного вида могли просто стать настолько сильны – магически сильны, – что их признавала сама волшебная страна и создавала для них королевство. Один из присоединившихся к слуа сидхе стал нашим первым королем. Страна создала для него место, где он мог править, и сидхе покинули двор слуа и образовали собственный двор.
– Пока понятно.
Я ждала продолжения.
– Мы не решаемся продолжать, – сказал Рис, – потому что до сих пор мы не сказали тебе самое неприятное.
– Что?
– Двор без правителя начинает таять, – сказал Никка.
Они все поглядели на него с удивлением, словно не ожидали, что у него хватит смелости произнести это вслух. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять намек.
