Маг ощутил, как энергия алтаря полыхнула на мгновение и опала. Заклинание сработало. Боварран стоял неподвижно, не смея открыть глаза.
— Посмотри на меня, — потребовал Каморра. — Что ты чувствуешь?
— Не знаю, — пробормотал полууттак.
Каморра раздраженно поморщился.
— Покажи мне, где находится то, что ты должен найти. Быстро!
Боварран вздрогнул и после некоторой заминки показал:
— Там?!
Палец полуутака, действительно, указывал на север. Вдруг поблизости раздался посторонний звук, произведенный каким-то живым существом.
— Что это?! — встревоженно спросил Каморра.
— Крыса?
— Крысы не чихают, — маг оглядывался по сторонам, больше всего опасаясь, что кто-то из черных жрецов подслушал его. — Ну, я сейчас ему устрою…
Шум произвел не жрец, а всего-навсего Витри, прятавшийся под полом рядом с местом, где стояли Боварран и Каморра. Он поневоле слышал все, что маг говорил своему спутнику. Смысл разговора остался непонятен лоанцу, не знавшему ни о каких камнях. Кто и с кем разговаривал, тоже было неясно. Единственное, что понял Витри — один человек посылал другого за каким-то камнем.
Первые слова заклинания — «тот, кто меня слышит» — произнесенные таким сильным магом, как Каморра, подействовали на Витри точно так же, как и на Боваррана. Лоанец потерял контроль над собой, полностью подчинившись воле мага, ему показалось, что он задремал на мгновение, но тут же проснулся. Когда полууттак отвечал на вопрос Каморры, Витри поймал себя на том, что знает, в какую сторону тот показывает. В этот момент у него запершило в носу от пыли. Витри не до конца сдержал мгновенное чихание и замер от ужаса, но было поздно. Его услышали.
Каморра не стал искать, где прячется тот, кто мог оказаться свидетелем тайного поручения, данного Боваррану. Тот слышал мага из своего убежища, и этого было достаточно.
— Уходи отсюда, — приказал маг Боваррану. — А утром отправляйся в путь.
Полуутак закивал и вышел из храма, поначалу пятясь задом. Каморра, удостоверившись, что посланец ушел, подключился к энергии шара и заговорил:
— Пусть тот, кто меня слышит, навеки забудет все, что слышал. Пусть сила алтаря выжжет ему мозг! Пусть он станет идиотом до конца дней своих! Да будет так!
Магическое излучение полыхнуло, выполняя заклинание. Где-то совсем рядом послышался короткий сдавленный стон. Маг постоял немного, прислушиваясь, затем усмехнулся и пошел прочь.
Шемма выбрался из-под сцены и, сдерживая внутреннюю дрожь, возникшую при виде открывшегося перед ним зрелища, пошел к выходу. Дойдя до полуоткрытой двери, он осторожно выглянул наружу.
Солнце село, но было еще светло. Шемма понял, что поторопился с вылазкой, но не стал возвращаться назад. Было нечего и думать подобраться к хозяйственным помещениям алтаря по открытому пространству площади, окружающей храм, зато ворота ограды были совсем рядом. Шемма опустился на каменную мостовую и осторожно пополз к ним, то и дело прикидываясь одним из убитых. Охраны у ворот не было, поэтому он благополучно выбрался наружу, укрылся в кустарнике у стены и вновь осмотрелся.
Дорога из Бетлинка в Келангу шла вдоль ограды храма, спускалась с холма и проходила краем западного конца деревни, располагавшейся между дорогой и Ционскими скалами. Храм и деревенские постройки были окружены луговиной, восточный край деревни поднимался вверх по склону, поэтому Шемма хорошо видел, что происходит в деревне и окрестностях. Сражений на деревенских улицах не было, зато на дороге в Келангу виднелись люди — последние из местных жителей, успевших спастись бегством. Уттаки, слишком нерасчетливые, чтобы пускаться за ними в погоню, вовсю громили лавки, шарили в избах и дворах.
Между храмом и деревней не росло ни единого куста, пригодного для укрытия, но Шемма, подгоняемый растущие аппетитом, не стал дожидаться полной темноты, а пополз вдоль дороги, замирая при каждом подозрительном звуке. Табунщик видел деревню всего два раза — вечером, когда они с Витри искали гостиницу, и утром, по пути в храм. Несмотря на это, он с математической точностью запомнил все торговые и питейные заведения, встреченные на пути. Добравшись до околицы, Шемма свернул с дороги прямо на ближайшее такое заведение — трактир на деревенской площади.
Пока табунщик пробирался в деревню, небо на западе потемнело. На востоке из-за Ционских скал показалась широкая круглая луна, светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а затем и белым. При свете луны Шемма отыскал заднее крыльцо трактира и прислушался. Впереди, на площади, слышался гнусавый говор уттаков и виднелся свет костра, но в самом трактире было тихо. Чуть подождав, табунщик полез внутрь.
Света луны, попадающего в разбитые окна, не хватало, чтобы разглядеть внутреннюю обстановку трактира. Табунщик, споткнувшись об опрокинутый стул, вынул светлячок Саламандры, зажал в кулаке и выпустил из руки узкий луч света. Медленно продвигаясь среди перевернутой мебели, Шемма обыскал полки, стойку, затем пробрался в кухню и пошарил там. Его худшие подозрения оправдались — ничего съестного здесь не осталось. Уттаки, безусловно, были мастерами своего грабительского дела.
Подавив разочарованный вздох, Шемма еще раз с пристрастием обшарил кухню и нашел за плитой полурастоптанную краюху хлеба, отскочившую в угол. Он поднял краюху, обтер об штаны, перепачканные землей, и поднес было ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху, а затем выглянул в выходившее на площадь окно. Там десятка два уттаков сломали деревянный забор, развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.
У Шеммы потекли слюнки. Он вылез из трактира и стал подбираться к уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и дикарями не осталось никаких укрытий, он пополз по площади прямо к костру, используя испытанный прием — то и дело прикидываясь убитым. Оказавшись поближе, Шемма увидел, чье это мясо. У костра лежали останки убитого человека. Уттаки отрубали секирами куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре.
Если бы желудок Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы стошнило. Он лежал ни жив ни мертв, боясь шевельнуться. В это время из глубины деревенской улицы вышли еще несколько уттаков, направляясь к костру. Они увидели неподвижно лежащего Шемму, оказавшегося на их пути, окружили его и что-то загалдели по-уттакски. Шемма не знал уттакского наречия — он, как и все жители острова, говорил на языке прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до сих пор употребляемый в его родном селении и имевший общие корни с уттакским. Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в зад и произнес слово, обозначающее одновременно «вкусный» и «жирный», Шемма безошибочно понял смысл ведущегося вокруг него разговора. Уттаки, несомненно, считали, что это тело будет вкуснее того, недоеденного, валяющегося у костра.
