— Старый Змей, — откликнулась Моубрай со смесью ненависти и восхищения. Она-то надеялась, что эти соображения еще никого не посещали, но лорд-маршал Преисподней был чудовищем чересчур древним, чтобы не быть мудрым и прозорливым.
Дьявол такой умный не потому, что он дьявол,
а потому что он такой старый
Испанская пословица
— Так вот Старый Змей уже начал вливать свой яд во все уши, которые желают слышать его, а таких ушей у нас всегда немало. Малакбел по-своему привязан к минотавру, сокрушившему его, но не мне тебе рассказывать, чего стоят привязанности в наших пределах. Что же до того, кто натравил на кассарийцев гухурунду и Тотомагоса, то все из рук вон плохо.
Существо такого могущества не может быть настолько глупым и недальновидным, чтобы впустую распылять свои силы. Следовательно, у него была цель. Я почти убеждена, что он этой цели достиг. В чем она?
Отвечать на риторические вопросы не только бессмысленно, но в какой-то степени невежливо, и потому Моубрай в ожидании продолжения только пригубила «Ледяной Ярости».
— Вот что я надумала: он не совершил ошибку, не просчитался, о, нет. Как продуманная атака, его безрассудная выходка недорогого стоит. Но что, если это вовсе не атака? Если он не нападал, как ослепленный ненавистью враг, а экспериментировал как ученый. Скажут — чего он добился? Ничего? Отрицательный результат — тоже результат. Тогда многое становится понятным. Он пробовал, проверял, ставил опыты, и теперь знает ответ. Он выяснил что-то, чего до сих пор не знаем мы. Что-то, что ему требовалось подтвердить, и требовалось настолько, что он не постоял за ценой. Вообрази себе, что тогда стоит на кону.
— Мы же говорим об одном и том же существе?
—Ну а у кого еще хватит власти и силы провернуть такое дельце?
— Просто о нем так давно ничего не было слышно, и я понадеялась…
— В таких случаях надежды — плохое подспорье. Они никогда не сбываются.
— В этом случае все плохо. Хуже не бывает — ничего не знать о своем враге.
— Отчего же? Гораздо хуже — вообще не знать, что он есть. А так, предупрежден — значит, вооружен. У него коварные планы, да и мы не наивные пухнапейчики. Он ужасен, но и мы не беззубы, — ухмыльнулась Эдна.
— Из всех нас ты одна всегда верила в его существование.
— Да, и особенно после того, как увидела то пророчество в Кассарии.
Моубрай вздохнула.
— Мы-то не беззубы, но Зелг…
— Хочешь сказать, не обладает могуществом Валтасея, Барбеллы или Узандафа.
— Во всяком случае, пока еще не обладает. А времени совсем не осталось.
— Не знаю, Яростная. Только у него есть Спящий, и только он держит его взаперти. Куда уж быть сильнее?
— Все равно я волнуюсь, как, — Моубрай пощелкала пальцами, пытаясь передать меру неведомого доныне чувства, — как смертная.
— Признаюсь, мне тоже не по себе.
— А твои видения?
— Увы, они весьма расплывчаты. Вот разве еще будущее Зелга я вижу так же размыто и неопределенно. Одно ясно — все меняется буквально каждую минуту. Я несколько дней всматривалась в грядущее, и всякий раз оно было иным. С одной стороны, это внушает оптимизм — не все еще потеряно, мы можем сопротивляться. С другой — пугает. Малейшая оплошность, и мир рухнет. И не мы можем этому противостоять.
Дардагон сказал мне, что некто завладел одним из самых древних и могущественных заклинаний, которые он когда-либо создавал для войны с некромантами. Кто-то потревожил его дух упоминанием о «Слове Дардагона». И этот кто-то был достаточно могущественным, чтобы эхо его поступков докатилось до долины теней, где блуждает мятежная часть души Фаберграсса.
Одно ясно наперед: ничто в этом изумительном
мире не ясно наперед.
Но есть и хорошие новости. Пускай я не могу предсказать судьбу Зелга, зато я отлично вижу будущее тех, кто его окружает. Когда я поняла, что попусту трачу время, гадая на кассарийца, я присмотрелась к этим забавным смертным — Юлейну, Галармону и, помнишь такого изящного вельможу с элегантными усами, как его…
— Графа да Унара?
— Может быть. Так вот, что ожидает их, нам наверняка известно. А это немало, если учесть, как Зелг привязан к ним, и как они привязаны к нашему мальчику.
— Так что станем делать?
— Строго говоря, мы, как верные подданные Князя Тьмы, не имеем права ничего делать. К тому же, я уверена, за нами следят. И пристальнее, чем обычно.
— Я уже сожрала двух соглядатаев, — поморщилась Моубрай. Почему-то шпионы и предатели были самыми отвратительными на вкус.
— Значит, как минимум вдвое больше остались незамеченными. Поэтому у нас связаны руки. И помощи ждать неоткуда. В иное время на лишнюю встречу с Дардагоном закрыли бы глаза, но теперь, боюсь, это будет превратно истолковано, так что я больше не смогу обращаться к нему за советом.
— Но мы же не станем бессильно наблюдать, как наш мальчик стоит над пропастью, и кто-то вот-вот толкнет его в спину.
— Во-первых, наш мальчик вполне способен удивить всех еще раз и, пользуясь твоей метафорой, не упасть, а взлететь, расправив огромные крылья.
— А во-вторых?
— А во-вторых, и мы с тобой кое-что можем, и нам не обязательно вмешиваться в ход событий, чтобы придать им нужное направление. Ты помнишь Бальтазара?
— Это твой самый старый Сновидец?
— Это мой самый лучший Сновидец, — Эдна оскалила алые клыки. — Я берегу его для исключительных случаев.
— Отлично. Кому ты хочешь послать вещий сон? Зелгу? Узандафу? Думгару?
При упоминании о кассарийском големе герцогиня Фаберграсс ненадолго отвлеклась.
— Хотела бы я суметь послать хоть что-то этому вместилищу тайн. Так и не сумела узнать о нем ничего существенного, а ведь я не сидела сложа руки все эти века… Нет, не им, — вернулась она к основной теме.
— Тогда — кому?
— О, ты не поверишь!
Моубрай залпом осушила кубок дымящегося напитка.
— Только не говори, что Балахульде.
— Как ты догадалась?
— Вот именно Балахульды не хватало в многострадальной Кассарии, — сказала Моубрай, с трудом сдерживая смех. — Они едва пережили нашествие Тотомагоса.
— Но они его все-таки пережили, — резонно заметила Эдна.
Маркиза Сартейн не могла поручиться, что ледяные искорки, плясавшие в глубине ее алых глаз, не были лукавыми.
— Да, им придется попотеть. Но, во-первых, у них богатый опыт общения со всякими… хм… неординарными личностями. Во-вторых, это посильная плата за ее неоценимую помощь. Есть еще и в-третьих: а нас с тобой никто не заподозрит в помощи этой малахольной старой курице, никому даже в голову не придет.
