— Ты прав — легкомысленный, безалаберный и невнимательный, — перевела Гризольда на общепринятый язык.
— Я бы не стал выражаться так резко, но в целом я подразумевал именно эти недостатки. Полагаю, ты, как официальная личная фея, должна объяснить милорду Зелгу сложившуюся ситуацию со всеми, подчеркиваю, со всеми нюансами, приведя наглядный исторический пример.
— А вот и не уверена, малыш, что следует это делать.
— То есть как это — не уверена? — Шокированная душа в буквальном смысле слова взлетела к потолку. Других бы это, наверное, впечатлило, но он был женат на фее — она просто вспорхнула следом. — Он до сих пор не знает, по какому лезвию ходит… и бродит… У нас в отряде был один лунатик, карабкался по крышам, залазил на флюгера, вывешивался из бойниц. Мы из деликатности ему ничего не говорили, а одной прекрасной лунной ночью…
— Он навернулся и сломал себе шею? — оживилась Гризольда.
— Произошел несчастный случай. Он упал с большой высоты и, увы, не выжил.
— А я что сказала?
Тактичный лорд не стал объяснять любимой, в чем разница.
— Давай рассуждать логично, — предложила прекрасная дама.
Таванель затрепетал. Когда его супруга последний раз взывала к логике, это звучало примерно так: «Признай, что раз уж они сюда вторглись, то я волне могу надеть розовую юбку к чешуйчатому панцирю». Помнится, тогда он не нашел ничего лучшего, чем решительно согласиться.
— Ты ведь не забыл, что случилось, когда ему сказали правду о его поединке с Сатараном?
Еще бы лорд не помнил. Он был почти уверен, что Зелг не переживет этого боя. Он восхищался тем благородством и упорством, с каким кассарийский владыка отказывался выставить вместо себя кого-то другого, но не вполне одобрял подобное решение. Рыцарь без страха и упрека, он знал, что полководцы сочиняют битвы, а воины их исполняют — и не следует бездумно нарушать тысячелетиями сложившиеся правила. Как если бы актеры прямо во время представления вздумали исполнять не свои роли; кто бы сомневался, что такой спектакль обречен на провал. Кстати, тогда и Князь Тьмы мог бы пожелать лично размяться в общей свалке — плевать на дисциплину и катастрофические последствия. А если бы Зелг действительно сразился с Карающим Мечом Преисподней? И погиб? А если бы Спящий проснулся во время этого поединка, что вполне вероятно, учитывая могущество древних инстинктов — всякий идет до последнего в миг смертельной опасности.
Таванель открыл рот, чтобы достойно возразить, и тут же закрыл его — возражать было нечем, а стоять с открытым ртом не позволяло воспитание. Гризольда хихикнула: в этот момент муж ужасно напоминал золотую рыбку. Но ее это нисколько не раздражало: золотых рыбок она любила. Любила и мужа.
— Никто не скажет, как именно Галя отреагирует на твои нюансы. Практика показывает, что лучшие решения он принимает именно вслепую, по наитию. Тогда удача на его стороне. А вот если он, не приведи Тотис, все обдумает и взвесит…
Количество глупостей, совершаемых по велению рассудка, гораздо больше, чем количество глупостей, совершаемых по глупости.
Чарлз Чаплин
Лорд поразмыслил.
— А знаешь, — сказал он минуту спустя, — тут я склонен с тобой согласиться. Милорд герцог невероятно, неправдоподобно удачлив. На это есть смысл положиться. А на его рассудительность и здравый смысл, как ты тонко намекнула, особых надежд возлагать не приходится.
Гризольда, услышавшая, что она способна тонко намекать, польщенно заулыбалась. Фея всегда относилась к себе с огромной симпатией, но притом на удивление трезво. Ей лучше других было известно, что ее комментарии отличаются скорее точностью, нежели тонкостью.
— Что же до остального, то я поступлю, как велит долг. Дождусь урочного часа и скажу, что следует. И учти, дорогая, что яснее ничего не станет. Скорее даже еще больше запутается. Я много думал, и мне порой начинает казаться, что главный смысл пророчеств заключается именно в этом. Потому что понимаешь их только постфактум и практической пользы от них все равно никакой.
— Любимый, — сказала Гризольда, разглядывая мужа с нежностью и состраданием. — Ты понимаешь, как ты безнадежен?
Судя по тому, как вытянулся острый нос лорда, он понимал. Единственное, что остается в таких случаях — твердо стоять на своем, даже если это не имеет смысла. Тут Таванелю было чем возразить: разумные вещи стремительно растворяются в пространстве и времени, все, что сделано или создано из соображений выгоды или здравого смысла, не живет долго. А в вечности остаются не имеющая практического значения музыка, картины, написанные не ради денег, а по зову сердца, плохо продающиеся стихи и великолепные белоснежные храмы, построенные вовсе не для того, чтобы в них кто-то жил, растил непослушных детей, ругался с тещей и жарил хухринские блинчики — то есть все, что пришло в этот мир вопреки здравому смыслу и обстоятельствам.
— Гризя, — сказал он решительно. — Судьба приготовила мне много испытаний, в том числе и это. Выдержать его будет намного сложнее, чем поединки в Аду и блуждания за Чертой или пребывание в плену у лже-Таванеля. Но, дорогая, ты первая разочаруешься во мне, если я поддамся твоим неодолимым чарам и нарушу рыцарское слово. Думаю, я буду единственным человеком в мире, способным устоять против тебя, и, видит Тотис, это величайший из моих подвигов…
Кассарийская фея молитвенно сложила ручки над розовой юбочкой.
— Теперь я понимаю, почему я ждала тебя столько веков, — растроганно прошептала она. — Ты благороднейший и храбрейший из рыцарей, а к тому же еще упрямый осел, неподражаемый идеалист и псих ненормальный, и это я люблю в тебе больше всего.
Лорд пылко заключил любимую жену в невесомые объятия, твердо запретив себе вникать в смысл ее последней реплики.
Молодой человек, пытающийся исполнить свой долг
во что бы то ни стало, внушает нам жалость,
но являет собой такое душеполезное зрелище…
П. Г. Вудхаус
* * *
Будет очень несправедливо, если покажется, что хозяин замка не придал значения тому, что под его крышей поселилось полсотни малознакомых привидений. Придал, да еще как! Не то чтобы Зелг возражал против новых жильцов — меньше, чем за год жизни в родовом поместье он уже усвоил, что его возражения большого значения не имеют, и если кто-то твердо намерен устроиться в Кассарии, вероятно, он тут и обоснуется. Впрочем, особенных неудобств это герцогу пока что не доставляло — ему было нетрудно лишний раз с кем-то поздороваться или спросить, как дела. Сильней всего было заметно присутствие энергичного Мардамона с его феерическим пунктиком насчет пирамид и жертвоприношений, но Зелг привык уже и к неугомонному жрецу и вряд ли бы обрадовался его исчезновению. Так что пятьдесят призрачных воинов мешали ему не столько в замке, сколько в том конкретном месте, где они расположились. Больше всего тут подошло бы слово «неловкость». Молодому некроманту было неудобно небрежно проходить сквозь них, следуя в свои покои, а давать всякий раз круг в обход по западному крылу и спускаться по винтовой лестнице через люк в башне — чересчур хлопотно. Он много размышлял над создавшейся проблемой, и даже потребовал у секретаря план замка, в данной ситуации не более полезный, чем карта Таркеи.
