К следующему утру Эгин уже знал все, что можно было узнать, не проведи он предыдущие дни в тесном гробу на последней, трюмной, палубе. Чтобы как-то оправдать доверие Альсима, в котором Эгин отчего-то не сомневался, он, замалчивая и обходя кое-какие чересчур пикантные подробности, рассказал арруму основную канву своих странствий от Пиннарина до Хоц-Дзанга. «Зерцало Огня», мятежники. Говорящие…
– Ну ты даешь, сучье вымя! ― добродушно выругался Альсим, когда Эгин, попутно трижды проиграв начальнику в кости, закончил-таки историю о том, как штурм Хоц-Дзанга (в котором Альсим, собственно, и потерял под «градобоем» своего предыдущего денщика) выглядел изнутри ― собственно, со стороны смегов.
Эгин вежливо улыбнулся. Впрочем, улыбка вышла довольно кривой. А какой она могла еще выйти, ведь, окидывая взглядом Альсима, Эгин вновь вспомнил о Норо оке Шине. Своем предыдущем начальнике.
«Кажется, никто еще не применял к Своду эпитета „многоликий“. А зря» ― вот с этой-то мыслью Эгин, мертвецки пьяный, и отошел ко сну на полу каюты Альсима, чей живот был так же велик, как и бочка с гортело, принайтованная под койкой аррума Опоры Безгласых Тварей.
Когда Эгин проснулся, Альсим еще звучно храпел на своей койке.
Голова разваливалась на тысячу частей, а спина ныла с удвоенным тщанием. Во рту Эгина смердело плохо вычищенным хлевом, а живот, казалось, орал:
«Вскрой меня!». В голове царила каша, к которой Эгин благодаря событиям последнего месяца успел притерпеться.
Смачно зевнув, Эгин покинул каюту Альсима и вышел на палубу. Огляделся.
Самым уместным и правильным сейчас было бы встретить Иланафа. Узнать от него свежие новости и сравнить их с услышанным от аррума. Справиться о судьбе Дотанагелы и Знахаря. Знахарь был бы сейчас Эгину очень кстати. Ему надоело чувствовать себя калекой, когда вокруг зреют такие события. Да и вообще, за годы службы в Своде он как-то разучился выздоравливать своими силами. Но…. мысль о Знахаре натолкнула Эгина на воспоминание о Лагхе, чье тело, кажется, действительно сгорало в лихорадке. Это и Альсим тоже приметил. О если бы Знахарь попал в плен, разве Лагха бы мучался сейчас хоть бы даже и пустяковой простудой?! А с другой стороны, если бы это была пустячная простуда, разве Лагха бы позволил ей пристать к себе?
Иланафа нигде не было. Эгин спустился на нижние палубы. Расспросил встречных матросов. Постучался в пару кают. Нет, никто не знает такого. «Нужно было спросить у Альсима», ― сообразил наконец Эгин и, , злой привычной похмельной злобой, отправился на камбуз. Там он сделал шикарный заказ и пошел будить Альсима, решив, что сразу после завтрака продолжит поиски Иланафа.
Естественно, в тот день намерения Эгина разыскать на корабле Иланафа остались всего лишь намерениями. И всему виной были четыре кувшина гортело и три завтрака, плавно перешедшие в бесконечный ужин.
«Подумаешь, дела! Если бы Иланаф хотел повидаться со мной, он бы уже повидался», ― заключил Эгин, подливая себе в чашку обжигающей мутноватой жидкости и таким образом провожая еще один день, проведенный на борту «Венца Небес», в прошлое.
Глава пятнадцатая
ПЕРЕВЕРНУТАЯ ЛИЛИЯ
– Вставай, дружок, ― басил Альсим, тряся заспанного и мятого Эгина. ― Приехали!
И в самом деле приехали. Все четыре «Голубых Лосося» находились в виду Перевернутой Лилии. Самой загадочной жемчужины варанского государства и варанской истории.
Высокий и статный Лагха Коалара, с развевающимися по ветру черными кудрями, стоял на носу «Венца Небес» в окружении пар-арценца и трех аррумов. Разговор даже не теплился. И в самом деле, к чему разговоры, когда и так все ясно. Либо они сейчас обоснуются на Перевернутой Лилии и оттуда будут вести переговоры с новым князем и новым гнорром в надежде подороже продать свои шкуры, либо не обоснуются, и тогда все кончено.
Обосноваться на Перевернутой Лилии было задачей не простой, но посильной. Остров охранялся гарнизоном численностью приблизительно в двести человек, засевшим в крепостце, возвышавшейся на утесе у входа в единственную пригодную бухту.
Вариантов было два.
Можно было взять крепость штурмом, который после бойни на Хоц-Дзанге показался бы детской забавой.
Можно было склонить гарнизон к сдаче, «клинка не обагряя, меча не доставая», как невесть в каких песнях поется.
Судя по всему, Лагхе Коаларе был по душе второй вариант, ибо все четыре «Голубых Лосося» входили в гавань, не таясь и не маневрируя в надежде сбить с толку обслугу метательных машин в крепости. Входили как свои, кай победители, на всех парусах. Входили как к себе домой, благо капитаны Отдельного морского отряда «Голубой Лосось» знали лоцию Перевернутой Лилии наизусть и могли пристать вслепую. И хотя Лагха догадывался, что начальник гарнизона Саф получил приказ из Пиннарина без предупреждения топить всех, кто входит в гавань, он был уверен, что разрядить стрелометы в корабли «Голубого Лосося» у Сафа не хватит духу. Уж очень хорошо Лагха знал этого самого Сафа.
«Венец Небес» причалил первым, и Лагха, по-прежнему невзирая на засохшие потеки бурой крови пар-арценца Опоры Безгласых Тварей, облаченный в свое бессменное боевое рубище с косматыми звездами, подошел к сходням.
– Всем оставаться здесь до моего приказа, ― бросил он через плечо.
Лагха Коалара сошел на берег. Огромный изумруд, вделанный в крышку медальона, висевшего у гнорра на серебряной цепи поверх белых одежд, в свою очередь накинутых поверх косматых звезд, откликнулся утреннему солнцу снопом искр, часть из которых просыпалась на пристань, а часть растворилась в воздухе острова, оповещая всех и каждого о том, что гнорр прибыл и шутить не намерен.
Он шел очень медленно, и каждый его шаг был шагом императора, который долго странствовал и наконец вернулся в свои земли с чужбины, дабы водворять порядок и призывать к благоразумию. Двести пар глаз следили за ним со стен крепостцы. Но из всех двухсот ему были важны одни. Глаза коменданта.
«Лососи» сгрудились у бортов, с замиранием сердца наблюдая за шествием своего гнорра. Когда же начнут стрелять? Да и начнут ли вообще?
Оставив позади пристань, Лагха стал подыматься по выбитой в скале лестнице вверх, к воротам крепостцы.
Эгин, наблюдающий за всей этой слегка затянувшейся сценой в обществе Альсима (в обязанности которого входило отводить стрелы, если вдруг кому-то взбредет в голову подстрелить гнорра), неожиданно понял одну из главных причин такого странного замешательства, в котором пребывали солдаты гарнизона. Большинство из них ― быть может, сто девяносто девять из двухсот ― никогда раньше не видело гнорра, хозяина Свода Равновесия, хотя и передавали из уст в уста рассказы о его темном могуществе, о его влиянии, о его пристрастиях, ничего доподлинно не зная. Рассказы, исполненные страха и трепета.
