Глаза Ксиндары стали огромными, как будто он увидел близкую погибель, а женщина-змея поползла к нему, изящно преодолевая пространство палубы. Её крылья трепетно вздымались над змеиным телом, её когти легко стучали по дереву, и вся её фигура была очаровательно прекрасной. От талии тело женщины переходило в серебристо-синий хвост длиной метров пять и оканчивался хвост гроздью блестящих шариков, которые и издавали тот тонкий, мелодичный звук. Прекрасная грудь женщины была открыта, как и великолепная талия, в которой тело изгибалось и переходило вместо бёдер в широкий толстый хвост. А крылья были белоснежны.
Чуть стуча серебряными коготками, сирена приблизилась к Лавару и заглянула в его глаза — так нежно, так призывно, так страстно! Зрачки её пульсировали, завораживая и лишая воли. Полуоткрытый рот дышал, показывая безупречно ровные белые зубы. Кожа дивно отливала голубизной, как будто жители этого ночного мира сроду не видали света солнца. Томный и пряный запах распространился от неё, ещё более усугубляя магическое притяжение сирены. Она протянула тонкие прекрасные руки, но Лавар очнулся и покачал головой.
— Уйди, — сказал он тихо, и сирена вспорхнула с места и улетела прочь.
Ксиндара провёл рукой по лицу, словно сбрасывал остатки наваждения. Он был бледен.
Так он сидел, не покидая своего места, и видел всё, что было в эту нескончаемо долгую ночь — всё, что проплывало мимо корабля. Все дивные и страшные миры, которые пересекал «Фантегэроа». Он видел как корабль плыл среди туманов, плотность которых была столь велика, что фиолетовые клубы держали судно, как вода. Он видел скалы, смыкающиеся над головой и огромные снопы огня, проносившиеся в небе и расчерчивающие непроницаемую черноту гигантскими радугами пламени, а затем беззвучно падающие в неподвижно стоящие воды, похожие на битум. Он видел красные, зелёные и жёлтые миры. Он видел гроздья солнц, которые сияли с неба, не в силах разогнать глубокий мрак, царящий на воде. Он видел красных драконов, летающих среди огня, и красные реки пламени, текущие среди горящих скал. Иногда корабль плыл по воздуху, вернее, по среде, в которой дышали, жили, размножались диковинные твари. Иногда они возносили свои головы над бортом и заглядывали на корабль, страшно оскалив пасть и выкатив глаза. Ксиндара знал: они неуязвимы, как недоступен воздух, прохладно-чистый воздух, парящий над палубой, как будто что-то охраняло спящий экипаж от ужасов ночи. Он знал и трепетал, потому что силы, которые несли их, были необъяснимы разумом и неподвластны воле человека. То было нечто большее, что доступно самому могучему волшебнику.
Так сидел Ксиндара, и лицо его, глаза его попеременно отражали то мрак преисподней, то невыразимо прекрасный свет миров, которых он, всего скорее, больше не увидит.
Лавар не знал, что он не единственный, кто наблюдал ночной калейдоскоп миров. На корме, привалившись к борту, сидел священник, молодой отец Корвин. Его глаза как будто жили отдельной от тела жизнью. Бессильно уроненные руки и ослабевшие ноги покойно спали, а глаза бодрствовали: перед очами капеллана проплыло все множество чудес и ужасов, которые могли свести с ума команду. Он видел и не видел: память вбирала в себя всё, а разум отстранённо молчал.
— Что такое? — спросил вдруг капитан Саладжи, очнувшись ото сна и слыша привычный, радующий слух, звук плеска волн о борт. Он поспешно вышел из своей каюты и увидел, что по обе стороны галеона нет и следа пустыни. Белое солнце восходит над горизонтом, а небо синее, как и полагается ему.
Он глянул за корму — нет никакого признака суши, и если они покинули проклятую пустыню, то случилось это уже не один час тому назад. Как он проспал такое?
Не слыша ни звука на борту, встревоженный капитан пошёл по палубе и обнаружил вахтёрного спящим на мостике, и других матросов, которые точно так же сладко спали. Предоставив кораблю самостоятельно рыскать по волнам под ветром, который раздувал остатки парусов. Всеобщее сонное состояние коснулось и его странного и опасного пассажира — тот устроился в канатной бухте на носу и так же мирно спал. Лицо его выглядело утомлённым, словно он всю ночь в одиночку боролся со враждебной стихией, а теперь, когда корабль неведомым образом вынесло к морским водам, уснул, умаявшись.
Надтреснутый гул корабельного колокола разбудил мирную тишину и заставил всех обитателей «Фантегэроа» выбраться на палубу — начинались обычные морские дела. Требовалось призвать судовых плотников хоть как-то поправить мачты и закрепить реи. Надо было заменить паруса, чтобы воспользоваться ветром.
На палубе вовсю шла уборка — матросы мыли деревянный пол, соскребая с него неведомо откуда нанесённый мусор. Один из мужчин подошёл к борту, со вздохом мгновение смотрел на воду — пить хотелось дико, аж губы трескались от жажды. Вот она была, тут, недалеко — только зачерпни. Но пить её нельзя: смерть тут же скрутит и убьёт, сначала измучив болью.
Он бросил за борт ведро на верёвке и тяжело потянул обратно полное морской воды. Поставил на пол и поглядел в него. Безумство на мгновение охватило его, и он быстро зачерпнул рукой воды.
— Стой! — рявкнул капитан.
Но было поздно: матрос глотнул.
— Сейчас же выплюнь! — приказал Саладжи.
— Вода! — ошеломлённо вскричал матрос. — Пресная вода!
— Ты с ума сошёл, — с жалостью ответили ему.
— Да нет же! — возбуждённо ответил тот, снова черпая воду и жадно её выпивая. — Говорю вам, за бортом пресная вода!
— Не может быть. Вода в море пресной не бывает.
Но матрос с головой ушёл в ведро и пил так жадно, что едва не захлебнулся. Кто-то сунул руку в ведро и попробовал.
— Пресная! — в растерянности сказал матрос. И все бросились пробовать. Это было странно: морская с виду вода — моряку ли не отличить по цвету солёную воду! — не имела соли и была вполне пригодна для питья. Этот факт остался для экипажа «Фантегэроа» загадкой, поскольку после того, как они снова наполнили все бочки чистой питьевой водой, солёность забортной среды восстановилась. Один человек догадывался, в чём дело, да благоразумно помалкивал — не надо знать матросам лишнего, и так уже все на грани.
Но таинственное чудо всех исполнило надежды на счастливое окончание необыкновенного путешествия. В море закинули лески с приманкой — порченой солониной — и вскоре один из матросов прибежал к Саладжи с растерянным от радости лицом и большой рыбиной в руках.
— Макрель, капитан, вот ей же макрель!
Выловленная рыбина оказалась совершенно нормальной и не напоминала ничем морского монстра. Другие трофеи оказались так же хороши, и вскоре по палубе поплыл прекрасный запах жареной рыбы — то кок расстарался.
