Лана Тихомирова - Тау

Мы стали единым целым, я впервые почувствовала не просто соединение мужчины и женщины, а единство двух душ. Словно огромный охранный купол объял весь НАШ мир, и его уже ничто не могло разрушить. Все закончилось, и только ощущение "купола" осталось с нами. Какое-то время мне казалось, что мы чувствуем одинаково: он чувствует тоже, что и я, я чувствую его чувствами. Словом, мы были очень и очень счастливы, и не верилось, что когда-нибудь расстанемся. Это уже невозможно.

— Вы все правильно сделали, дети мои, — раздался ехидный голос Великого Шамана.

— Уйдите, Ангикоха, — лениво отмахнулась я, — Я не одета.

— А я и не подсматривал, я почувствовал. Это весь Тау почувствовал. Боюсь, что и Вселенная, отвернувшаяся на секунду, тоже… почувствовала…

Утро, прекрасное утро. Почему его всегда сравнивают с младенцем? Теперь я понимаю, почему… Утро чистое, еще не испорчено словами, оно прекрасно само по себе. Нежаркое еще Ардорское солнце, которое имеет особый золотистый цвет, ласково пощекотало мой нос и ресницы. Я открыла глаза. Рядом лежал Тама, он смотрел на меня, в карих глазах искрились солнечные лучи.

— Почему говорят, что утром женщины не такие прекрасные, как вечером? — тихо спросил он.

— Потому что мне всегда так говорили утром. "Милая, вечером ты была прекраснее!", — тихо ответила я.

— Какие они были идиоты, — так же тихо сказал Тамареск. Он сгреб меня в охапку и крепко прижал к себе, — Святик, как же я тебя люблю!

Вдруг в дверь заколотили, мы одновременно вздрогнули. Тамареск что-то заворчал и пошел открывать, а из-за двери уже раздавались вопли Михаса:

— Друзья, проснитесь! Марлен окуклилась!

Я Быстренько натянула тогу, получилось криво, но зато нагота прикрылась.

Михас влетел бешеный, голубые глаза горели, волосы были растрепаны, он размахивал руками и бессвязно бормотал.

— Михас, успокойся, брат, — Тамареск усадил друга на стул, — Тебе дать попить?

Михас сотворил из воздуха бутыль вина и выпил ее залпом.

— Уже не надо, — хрипло проговорил он.

— Вот пьянь, — в дверях материализовался Гай, — утро не наступило, а ты уже пьешь. Как вчера начал так сегодня продолжаешь. Михас, мне не нравится эта тенденция.

— Дуралей, чтоб ты понимал, — буркнул Михас, — вчера у нас был научный диспут с мастером Ангикохой, он первым сказал, что Марлен окуклится сегодня утром.

— Ага, — перебил Гай, — диспут был настолько научный, что тебя принесли в стельку пьяного слуги. Бедный Шаман, надеюсь, он жестоко мучается похмельем!

— Я все слышу, Гай Кабручек, — раздался из-под потолка голос.

— Я волен говорить, что думаю.

— Как ваше самочувствие, мэтр? — спросила я.

— Спасибо, девочка, за заботу. Надежды господина Кабручека сбылись.

— Ты не так плохо выглядел даже тогда, когда родилась Аута, — заметил Тамареск.

— Чтоб вы понимали! — в сердцах воскликнул Михас, — Чтобы гусеница стала бабочкой, ей надо окуклиться. Если Марлен станет бабочкой, то в нашем распоряжении будет нечто невообразимое.

— Самолет, — сказала я.

— Что?

— В моем мире это называется самолет, — пояснила я. — Только они у нас летают железные. Михас, не спрашивай, я не знаю, как они это делают. В моем мире железный, а в этом мире будет первый альтернативный самолет Ма-1.

Шутка была понятна только мне, остальные отнеслись к известию более, чем серьезно.

— Это нам по воздуху, что ли теперь летать? — спросил Гай.

— Придется. Хотя глаголет истина, что рожденный ползать, летать не может. Но мы можем рискнуть, — подбодрила я.

— В конце концов, мы еще и не такое вытворяли, — улыбнулся Михас. Он уже был вменяем.

— Прошу прощения, а сколько она будет окукливаться? — спросил Тамареск.

— У обычной бабочки на это уходит пять или шесть недель, — задумчиво сказал Михас, — то есть от 35 до 42 дней. Тама, ты изучал рост насекомых при влиянии ЭПА, вот и давай, блещи знаниями.

— Я изучал только рост. Но у червей вроде бы метаболизм становился интенсивнее. Сейчас у последнего образца очень интенсивное пищеварение.

— Ну, предположим, что интенсивность процессов жизнедеятельности зависит напрямую от размера. Марлен в несколько тысяч раз больше своих собратьев, окукливание должно занять примерно час.

— Ну, это нас более-менее устраивает, потому что я хотел бы показать Святе море Наеко, — пробормотал Тамареск.

— Место твоей легендарной попытки утопиться? — хохотнул Гай.

— Это я его чуть не утопила, — сказала я.

— Как так? — все трое вылупили на меня глаза.

— Когда дверь открылась, я увидела во сне ваш ритуал отправки Тамареска ко мне. Тама мне ужасно не понравился.

— Вот видишь, чудовище, я говорил тебе перед отъездом побриться, — съязвил Гай.

— Но потом я увидела Комрада и очень сильно захотела, чтобы он пришел ко мне. Мое желание вытолкнуло Тамареска в воду, а Комрад попал ко мне.

— Вот оно что, — выдохнул Михас.

— Странный способ спасти жизнь, — задумчиво сказал Гай, — Попади к тебе Тама, он бы просто исчез, а так ты его чуть не утопила.

Возникла неловкая пауза.

— Я хочу посмотреть на куколку, — сказала я.

— О, прекрасная мысль, — Гай первым вылетел из комнаты, следом за ним вышел Михас и Тамареск. Я задержалась, оправляла тогу.

Куколка оказалась похожа на огромную порцию сладкой ваты, серовато-жемчужного цвета. Она лежала посреди двора и медленно "дышала". То раздувалась, то сдувалась. В ее тени на песке спал Эток.

— Вот кот, а?! Ему бы только миры посозерцать, — улыбнулся Тамареск.

Эток приоткрыл один глаз, окинул нас взором и изоразил на морде крайнюю степень недовольства.

— Что вы орете? — недовольно сказал он и закрыл глаза.

— Простите, Ваше Святейшество, — кривлялся Гай.

Я подошла к куколке и погладила ее рукой. Она оказалась очень жесткой и шершавой, но теплой. Чувствовалось, что внутри живое существо: оно шевелилось, вибрировало и дышало. Только теперь я поняла, что здесь гудит именно куколка.

— Не знаю, как вам, а мне кажется, что она прекрасна, — Михас прижался щекой к кокону и попытался его обнять.

— Друг, у тебя поразительная страсть ко всему беременному, — поднял одну бровь Гай.

— Это же прекрасно и таинственно. Вот оно есть такое большое, непрозрачное, а потом из него появляется что-то прекрасное и новое, — глаза Михаса лирически заблестели.

— Тебе в детстве всегда подарки запаковывали? — с видом штатного психиатра начал допрос Гай.