На верную гибель
Огонь.
Ночной Виссерин стал пристанищем пламени и тени. Бесконечный лабиринт сломленных стен, провалившихся крыш, выпирающих балок. Кошмар отдалённых рыданий, призрачных очертаний, что порхали в темноте. Возвышались здания, выпорошенные оболочки, скрипели распахнутые безглазые провалы окон и дверей, наружу вырывался огонь, облизываясь, щупая тьму. Обугленные брусья тыкались в пламя, и оно жалило в ответ. Белые искры градом били в чёрное небо, а оттуда мягко оседал чёрный снег пепла. В городе теперь появились новые башни, горбатые башни дыма, окуривая звёзды их подсвечивали породившие их пожары.
— Сколько мы взяли в крайний раз? — Глаза Коски светились жёлтым от огня с площади напротив. — Три, что ли?
— Три, — каркнул Дружелюбный. Они хранились в сундуке в его комнате: доспехи двух талинских солдат, один с квадратной дырой от абалетного болта, и мундир молодого хрупкого лейтенанта, которого он отыскал под рухнувшей трубой. Неповезло ему, но с другой стороны Дружелюбный отметил, что это его люди повсюду швырялись огнём.
У них стояли катапульты за стенами, пять на западном берегу реки, и три на восточном. У них стояли катапульты на двадцати двух белопарусных кораблях в гавани. Первую ночь Дружелюбный провёл на ногах, пока не забрезжил рассвет. Они метнули через стены сто и восемнадцать подожжёных снарядов, разнося пожар по всему городу. Очаги пламени перемещались, и прогорали дотла, и разделялись, и сливались между собой — поэтому их было не сосчитать. Цифры покинули Дружелюбного, оставив его одноким и напуганным. Заняло не более шести коротких дней, три тёмных времени суток по два, чтобы превратить мирный Виссерин во всё это.
Единственная нетронутая часть городы была островом на котором стоял дворец герцога Сальера. Там, где, сказала Муркатто, были картины и другие чудные вещицы, которые Ганмарк, командир армии Орсо, человек убить которого они сюда прибыли, стремился спасти. Он сжигает бессчётное множество домов, а них бессчётное множество людей, денно и нощно отдаёт приказы убивать, но должен сберечь эти мёртвые рисунки.
Дружелюбный подумал, что тот был человеком которого стоило засадить в Безопасность, чтобы мир снаружи стал более безопасным местом. Но вместо этого ему внимают, ему подчиняются и мир горит в огне. Похоже всё стало с ног на голову, всё стало не так. Но с другой стороны Дружелюбный не отличал хорошее от дурного, так ему сказали судьи.
— Готов?
— Да, — солгал Дружелюбный.
Коска засиял безумной улыбочкой. — Тогда вперёд, друг мой, в пролом! — И он рысью ринулся вниз по улице, рука на рукояти меча, другая прижимала к голове шляпу. Дружелюбный сглотнул, затем последовал за ним, беззвучно двигались губы, пока он считал сделанные им шаги. Ему требовалось считать что-то ещё помимо способов умереть.
Чем ближе они подбирались к западному краю города, тем становилось только хуже. В устращающем величии взметались ввысь пожары, с рёвом и хрустом, грызущие ночь неистовые дьяволы. Они жгли Дружелюбному глаза и заставляли его плакать. Или, быть может, он всё равно бы заплкал при виде всего этого разорения. Если хочешь взять себе нечто, зачем его сжигать? А если не хочешь, зачем сражаться, чтобы забрать его у другого? В Безопасности люди умирали. Они умирали там постоянно. Но такого расточительства не было. Не так там много было всего, чтобы не бояться ломать то, что было. Каждая вещь имела ценность.
— Проклятый гуркский огонь! — Коска чертыхнулся, когда они избежали очередной ревущей вспышки. — Десять лет назад никому и не снилось применять это вещество как оружие. Затем им сделали кучу пепла из Дагоски, пробили дыры в стенах Агрионта. Теперь как только начинается осада, так кто-нибудь требует всё взорвать. Мы любили поджечь дом-другой в дни моей молодости, просто чтобы стронуть события, но такой хренью не занимались. Раньше войну затевали чтобы заработать. Некоторая доля умеренных невзгод была прискорбным побочным эффектом. Сейчас её устраивают чтобы разрушать, и чем основательней, тем лучше. Наука, друг мой, наука. Та что по идее должна была облегчить людям жизнь.
Мимо топали ряды вымазаных золой и сажей солдат, отражая пламя, латы переливались оранжевым. Ряды вымазаных золой и сажей штатских передавали из рук в руки вёдра воды, потерянные лица наполовину освещены блеском неугасимого пламени. Голодные призраки, чёрные формы в душной ночи. Позади них на выщербленной стене мозаика — герцог Сальер в полном боевом облачении твёрдо указывает путь к победе. Он должен был держать знамя, сообразил Дружелюбный, но верхняя чать здания обрушилась и вместе с ним его воздетая рука. При пляшущем пламени казалось, будто его нарисованное лицо корчит рожи, будто двигаются его нарисованные губы, будто нарисованные рядом с ним солдаты устремились атаковать брешь.
Когда Дружелюбный был молод, в двенадцатой камере по его коридору сидел старик, что рассказывал преданья глубокой старины. Легенды о времени до начала Древних Времён, когда наш мир и нижний мир были единым целым и по земле бродили дьяволы. Сокамерники ржали над стариком, и Дружелюбный тоже насмехался, ведь в Безопасности было разумным делать как все и не выступать. Но он вернулся, когда поблизости никого не было, чтобы поинтересоваться, сколько точно лет прошло с тех пор, как были запечатаны врата и Эус изгнал демонов из нашего мира. Старик был не в силах назвать нужное число. Теперь похоже нижний мир снова проломил врата и хлынул в Виссерин, неся повсюду хаос.
Они проскочили горящую башню, огонь мелькал в её окнах, венчал разбитую крышу как факел великана. Дружелюбный потел, кашлял, и потел ещё больше. В его рту навсегда пересохло, в глотке постоянно першило, пальцы стали гладкими от золы. Он увидел зубчатый силуэт городских стен в конце улицы, заваленной бутовым камнем.
— Мы уже рядом! Не отходи от меня!
— Я… я… — Голос Дружелюбного сошёл на нет в дымном воздухе. Теперь, когда они свернули в узкий переулок, с красными отблесками в конце, ему слышался шум. Лязг и грохот, наплыв потока яростных голосов. Шум, подобный тому что издавал великий бунт в Безопасности, прежде чем шестеро наиболее наводящих ужас заключённых, в том числе и Дружелюбный, согласились положить конец безумию. Кто остановит безумие здесь? Был гулкий взрыв, заставивший содрогнуться землю, и окрашенная красным зарница осветила ночное небо.
Коска припал к стволу безобразного обожжёного дерева, залёг и вжался в него. Шум рос всё громче пока Дружелюбный подползал следом, до ужаса громко, но в его ушах его практически заслонил стук сердца.
