— Вонючий ублюдок, подстилка Тьхери! — лицо матери перекосило от ярости.
Обратив взгляд на лик богини, она сложила ладони, сомкнула пальцы и, резко выбросив в сторону Дер'Коне руку, ударила его золотистым лучом. Мужчину отбросило от сферы, сердце Иассон выпало из его рук.
Мама сделала в воздухе вращательное спиралевидное движение, и одотьер захрипел, схватившись за горло.
Изображение Олонис на потолке засияло, отделилось от свода, превратившись в разноцветное облачко. Оно светоносной пылью осело на наших головах. Я ощутила сначала резкий жар, потом холод; перед глазами замелькали цветные картинки, в которых неизменно фигурировали маленькие, напоминавшие фей, девочки. Конец у видений был один — смерть на жертвеннике от рук некроманта.
Я не хотела этого видеть, я отчаянно сопротивлялась, но чужие воспоминания заполняли мой мозг, сводили с ума. Я готова была закричать, когда все это внезапно кончилось. Щелчок — и картинки исчезли.
Рыдая, я сидела на полу, с тупым ужасом наблюдая за тем, как некромант медленно поднимается на ноги.
Его ответный удар не заставил себя ждать. Пас рукой, и с пальцев срывается ощерившая пасть змея, тончайший темно-синий поток частиц. Иллюзорные зубы вцепляются в маму, рвут одежду, вгрызаются в кожу. Орсана кое-как отбросила ее от себя, видимо, снова использовав магию (я заметила знакомое золотистое облачко). По руке стекала струйка крови.
— Ты никто, ты пыль по сравнению со мной! — в ладонях одотьера теплился синий шипящий шарик. — И ты сдохнешь, жрица, ты и твоя сучка.
Мама не испытывала страха, во всяком случае, лицо ее было спокойно. Может, она верила в заступничество богини?
Шарик разбился о золотистое свечение, окружившее Орсану, с грохотом разорвавшись на сотни осколков. Мощнейшая ударная волна разметала нас по святилищу, повалила сферу, но почему-то не тронула окна, лишь жалобно зазвенели стекла.
Мне, сидевшей на полу, досталось меньше, чем маме: она ударилась головой о гранитную плиту и на несколько минут потеряла сознание. Из разбитого виска вытекала вишневая кровь, весенней капелью стекая по щеке. Я бросилась к ней, затрясла за плечи, умоляя очнуться. Радовало лишь то, что взорвавшееся заклинание нанесло вред и своему создателю. Но надолго ли? Вот он уже поднимается, фокусирует на мне взгляд…
— Беги, Одана, — хрипло прошептала мама, наконец вняв моим мольбам и придя в себя. — Беги к той, что кормит тебя по праздникам яблочным пирогом. Я тебя очень люблю, доченька!
Это были последние слова матери, последние, которые я слышала.
Одотьер с презрительной усмешкой наблюдал за моими бесплотными попытками помочь маме встать, слушал мои сбивчивые всхлипы, заверения, что я ее не брошу, и у нас все будет хорошо. Что ему были мои слезы? Он обращал на них меньше внимания, чем на дождь.
Встретившись с его глазами, я поняла, что просить тоже бесполезно: этот человек глух к чужим мольбам. Он убьет нас с той же поразительной жестокостью, что и троих человек до этого.
Лишь бы все было быстро, лишь бы меня не распяли на алтаре!
Наконец мама сумела сесть, обняла меня и поцеловала.
— Как трогательно! — захлопал в ладоши некромант. — вы сидите рядышком, облегчая мне работу. Попрощайтесь с этим миром и откройте свою душу для другого.
В последний момент мать успела оттолкнуть меня, приняв весь удар на себя.
Нет, несмотря на то, что в заклинание была вплетена смерть, она тогда осталась жива — как я потом узнала, из-за силы богини.
Распростертая на полу, она, казалось, ничего не могла сделать, но золотистое облачко, едва различимое, очень слабое, все же смогло родиться в ее ладонях. Мама метила в светильник рядом с одотьером. Расчет ее был прост: причинить серьезный вред некроманту она не могла, не хватало сил, но удар по затылку тяжелым предметом вполне мог закончиться летальным исходом.
Я не видела, что было дальше, малодушно скрывшись за дверьми святилища.
Собственно, а что мне оставалось? Я была абсолютно бесполезна, абсолютно ничем не могла помочь. А Фейхара могла. Именно к ней меня послала мама.
Когда-то Фейхара тоже была жрицей, тридцать лет посвятила храму, а потом ушла на покой. У нее тоже была сила, пожалуй, даже более хорошо выраженная, чем у мамы. Олонис любила ее и не отняла дар после конца служения. Хотя, о чем это я — служение жрицы заканчивается только с ее смертью.
Сердце трепыхалось в гортани, мешая дышать. Я бежала так, что позавидовали бы гончие.
Ночной Медир казался таким мирным, казалось немыслимым, что в самом его сердце, в святая святых могло произойти такое.
Слезы радужной пеленой застилали глаза, из носа текло, лоб покрылся холодной испариной.
Остановившись у калитки Фейхары, я попыталась выровнять дыхание: не сделай я этого, не смогла бы говорить. И тут мозг обожгла мысль, что мамы больше нет.
Подумай, Одана, сколько она могла еще прожить, могла ли она выжить, раненая, обессиленная, без помощи Олонис (очевидно, жертвоприношение перекрыло связь с богиней, или это сделал Каашер), оставшись один на один с некромантом? Смерть наверняка уже поцеловала ее в губы. Может, тогда, когда я стрелой вылетела в сад, или когда бежала по пустынным улицам, соревнуясь в скорости с ветром? А, может, когда споткнулась и упала в грязь. Прошло слишком много времени. Нет, для меня это был всего один миг, но в реальности…
Из горла вырвался животный стон, на который заунывным похоронным воем откликнулись собаки.
Не осознавая, что делаю, я потянулась к сознанию матери, посылая ей мысленный зов: 'Мама, если ты слышишь меня, если ты жива, ответь!'. Ничего, ответом мне была гулкая пустота, звоном отозвавшаяся в голове. И мертвенный холод, будто внутрь меня на минуту поместили глыбу льда.
Я стояла на коленях перед крыльцом небольшого домика и плакала, рыдала в полный голос.
Потом вышла встревоженная Фейхара, обняла меня за плечи, подняла и насильно увела в дом. Я все никак не могла успокоиться и в перерывах между всхлипами просила ее немедленно пойти в храм.
— Только возьми с собой магов, хотя бы стражников! Прямо сейчас, тетя Фейхара, прошу тебя!
Влив в меня лошадиную дозу снотворного, единственного, что могло унять мою истерику, Фейхара уложила меня в постель и ушла.
Проснувшись на следующее утро, я встретилась с серьезными глазами Фейхары. Крепко сжав мою ладонь, она прошептала:
— Крепись, девочка!
— Мама, что с мамой? — я порывалась встать, но женщина не позволила. — Она мертва, да? Ее убил некромант?
Фейхара прикоснулась к моему лбу и покачала головой:
— Тебе привиделось.
