— Могу себе представить, — откликнулся Финтан.
— Тарквиний, зачем вот вы это все им сказали? — с досадой спросил Мерлин. — Зачем делать общим достоянием разные личные… неурядицы? Ну, убили там кого-то, и на здоровье…
— Вот именно, — со спокойствием Харона отвечал Змейк. — Теперь это все равно. Как вы могли заметить, дело настолько стремительно и безусловно идет к развязке, что те или иные наши слова на переаттестации уже ни на что не влияют.
— Так вот, — перебил всех Зануцки. — Входящий в состав комиссии специалист по психиатрии уверенно сделал вывод о том, что все люди, которых мы слышали, абсолютно вменяемы. Для меня давно не секрет, что весь этот балаган имеет политическую подоплеку. Благодаря последним выступлениям в парламенте Национальной партии Уэльса нам стали ясны некоторые тенденции среди валлийских экстремистов. Ими планируется отделение валлийской системы школьного образования от лондонского министерства и в перспективе, очевидно, отделение Уэльса в целом от Великобритании. И если вот эта вот…, — он поискал слово, — одиозная демонстрация своей независимости устраивается в рамках все того же протеста, то я попрошу вас уяснить себе следующее: с завтрашнего дня мы начинаем повторную переаттестацию, и если только мои специалисты еще раз услышат здесь то же самое, дело, скорее всего, кончится закрытием школы. И еще у вас будут неприятности лично у каждого. Крупные неприятности. Поэтому я советую вам серьезно подумать, что и как отвечать на собеседовании во второй раз. Вы очень рискуете, коллеги.
* * *
Фингалл провел рукой по камню, составлявшему часть кладки стены возле хранилища манускриптов и сказал:
— Этот камень помнит, как лет триста или четыреста назад он наблюдал одну сцену. На галерее со стороны городских ворот появилось четверо солдат в кирасах и железных панцирях с алебардами или чем-то в этом роде. К ним навстречу вышел Мерлин и сказал: «Я вижу, что вопрос о закрытии школы стоит остро, но я полагаю, что даже в этом положении он еще немножко простоит. Пока я не получу бумаги из Уайтхолла, устроить пороховые склады вам здесь не удастся. Во всяком случае. Пороху не хватит». Но видно было, что Мерлин сильно обеспокоен.
— Даже камню было видно? — шепотом спросила Гвенллиан, думая о МакКольме с восхищением.
— Неужели школу когда-то пытались закрыть? — сказал Афарви.
— Сцена требует трактовки, — задумчиво сказал Ллевелис.
* * *
— Итак, сегодня, сегодня… «Забвение как профессиональная необходимость», — и Морган-ап-Керриг, загадочно улыбаясь, зачитал из какой-то книги в козлином переплете притчу, которая освещала новую тему исчерпывающим образом, так что можно было уже ничего не пояснять:
Двое монахов шли однажды по грязной дороге. Лил проливной дождь. Дойдя до перекрестка, они встретили красивую девушку в шелковом платье, которая не могла перейти через рытвину. «Идем, девушка», — сразу же сказал один из монахов. Он взял ее на руки и перенес через грязь.
Второй ничего не сказал и молчал до тех пор, пока они не подошли к монастырю. Больше он не смог сдерживаться и сказал: «Нам, монахам, надо держаться подальше от женщин, тем более молодых и красивых. Они опасны. Зачем ты сделал это?» «Я оставил девушку там, — пожал плечами первый монах. — А ты все еще тащишь ее?»
— Ну, тут ни убавить, ни прибавить, — радостно сказал профессор Морган, оглядывая класс. — Не надо быть семи пядей во лбу, как говорится. Развивая эту тему: что необходимо профессионально забывать, допустим, врачу?
Все слегка задумались. Керидвен хотела было сказать, что врачу следует, наверное, притушить профессиональные знания, когда он просто отдыхает и наслаждается жизнью, чтобы, глядя на красивую девушку, не видеть сквозь все покровы, как макрофаги ее селезенки занимаются разрушением отживших свой век эритроцитов. Но тут в полной тишине раздался ответ Гвидиона:
— Для врача очень важно забывать, сколько пациентов умерло из-за его ошибок, а то он вообще не сможет работать.
Все, включая Моргана-ап-Керрига, оторопели, и только Ллевелис, Керидвен и Морвидд переглянулись так, как будто бы Гвидион их ничем не удивил.
* * *
Обворожительный и, как всегда, веселый профессор Мэлдун появился перед комиссией и приветствовал ее на ирландский манер, пожелав им умереть в Ирландии.
— Ваша семья и происхождение? — пробубнил Зануцки, делая пометки в своем вопроснике, когда Мэлдун в свободной позе расположился напротив него.
— Моя мать была монахиней и была изнасилована моим отцом. Он был тогда в военном набеге. Разумеется, он не запомнил ни ее имени, ни лица, — просто сказал Мэлдун.
— Так, ну, здесь, по-моему, случай ясный, — шепотом сказал психоаналитик.
— А сами вы? — спросил Зануцки Мэлдуна.
— Что я сам? Не собираюсь ли в военный набег? Не намерен ли кого-нибудь изнасиловать для продолжения рода, чтобы не отступать от семейных традиций? — лучезарно улыбнулся Мэлдун.
Зануцки ослабил узел галстука.
— Следовательно, у вас никогда не было нормальной семьи? — вежливо спросил психоаналитик.
— Да нет, почему? Я воспитывался в семье короля. Кстати, вот что, оказывается, изображено на этом гобелене! Ну и ну! Никогда не замечал.
Зануцки оглянулся на гобелен у себя над головой и побледнел.
— Случай более сложный, чем я думал, — зашептал ему в левое ухо взмокший психоаналитик.
— Моего отца звали Айлиль Острие Битвы, из рода Эоганахтов, и я так никогда и не отомстил за его смерть, — сказал Мэлдун.
— О-о, ну, тут такой букет!.. — простонал психоаналитик, хватаясь за голову.
— Не могли бы вы дать нам одно объяснение, — фальшиво улыбаясь, сказал один из методистов. — Если мы правильно понимаем, вы регулярно назначаете свои занятия на ночное время? Вы отдаете себе отчет в том, что это вредит здоровью детей?
— Сырость вредит того хуже, — задумчиво сказал Мэлдун. — Вечно промокшая одежда, мокрые ноги, — посудите сами, разве это дело?
— При чем тут сырость? — не поняли методисты.
— Потому что только со дна колодца, — раскрыл свою мысль Мэлдун, — днем видно звездное небо.
* * *
Небольшой старичок с белоснежными длинными волосами и удивительно невозмутимым выражением лица устроился перед комиссией на табуретке. Длинная его рубаха была расшита понизу орнаментом с оленями.
— Не могу произнести это имя, — озадаченно сказал методист, смотревший в список.
