— Глазюки-то глянь, как выкатил, — говорил один из них. Женский. — Совсем одурел, окаянный.
— Горяченького бы ему, а?
— И то верно. Тащил бы ты его поскорей.
— Да и нам уж пора. Пойдем, что ли. Тисс девчонку поймал. Говорит, дикая совсем. Вроде как рычит, а по-человечьи, значит, не понимает. Между прочим, вроде как у ихнего ж дома и поймал.
— Ай-иного, что ли? — Лай дернул было вязанку, но вновь остановился. — Неужто и впрямь?..
— Точно говорю — рычит.
— Тсс! Услышит ведь.
— Ему-то что?
— А кто его знает? Ты это… Потом приходи. У Тисса она.
— Лай? — в который раз пробормотал нелюдим.
2Едва войдя в избу, Ай-я почувствовала неладное. Аринка плакала. Райнус насупившись сидел на полу. Сосредоточенно рассматривал собственную руку — будто впервые видел ее.
— Вот! — Он зло показал ей большой кровавый подтек и след от укуса еще прежде, чем Ай-я успела испугаться… Спросить…
— Что это? — Она торопливо сбросила шерстяной платок, бросилась было к сыну. Но тут же остановилась…
— Она, — мальчик кивнул туда, где еще недавно был привязан маленький человеческий звереныш, — я к ней, а она…
— Укусила?
— Нет, мама, не так. Сначала перегрызла веревку. Ночью. Когда я спал. А потом проснулся, вижу — она уж у двери, вроде как и крючок уж откинула почти. Глупая, а ведь знает, как открыть.
— Райнус, ты о чем?
— Ну, жила она у кого-то уже. Раз крючок-то…
— Больно? — Не дослушав сына, Ай-я поспешила к полкам с кухонной утварью. — Больно? — повторила она.
— Нет.
— Аринка, прекрати!
— Она уже давно так плачет, мам.
— А ты не ябедничай. Ишь расселся!
— Мам, а зачем ты ее… Ну, оставила? Привязала еще? Потому что она на папу похожа, да?
— Поговори у меня!
— Я же вижу, — обиженно сказал мальчик.
— Сейчас смажу, — сказала Ай-я, достав с полки нужный настой. — Уф! — Ее немного покачивало — старухино зелье давало себя знать. — Сам бы мог смазать…
— Мам…
— Что «мам»?
— Я ее пытался задержать. Схватил за руку.
— Ты? Ее?
— Я. А она… Ну, страшно ведь… Рычит. Ты ведь сама про вурди рассказывала. Только ты не страшно. А Дрон страшно. Ну, что если вурди человека почует… Я и подумал… А она повернулась — хвать! Надо было за волосы, да? Они длинные. Я вот отскочить не успел… Она и открыла… А я испугался… Я — не охотник, да?
— Охотник. — Ай-я попыталась улыбнуться. — Присмотри за Аринкой. Я сейчас.
— Ты ее пойдешь искать?
— Райнус!
— Мам, а папка правда на охоте пропал? Он вернется?
— Вернется.
— Но ты ведь ему не скажешь, да?
3Сначала он увидел небо. Синее. Безоблачное. Хотя снежинки все равно кружились перед носом, они возникали из ничего, таяли в его теплом дыхании, мелкой водяной пылью оседали на лоб, щеки, нос… Потом, чуть повернувшись («Смотри-ка! Шевелится! Обмороженный-то наш!»), да, чуть повернувшись, увидел острый конек крыши, серебристые ветви елей, знакомый флюгер на колодезной дуге, который приделывали они с Райнусом прошлым летом и который в дни осенних ветров оглашал Лесной поселок веселым безудержным треском…
«Я дома», — подумал было с облегчением Гвирнус.
Потом над ним склонилось не лицо — какое-то темное пятно, заслонившее небо. Чья-то рука поправила сбившуюся набок шапку.
— Что ж ты, — сказал обладатель этой руки, — вишь, голова-то в снегу.
— Я поправлял, — ответил голос Лая.
— Эй! — Склонившийся над нелюдимом человек явно обращался к нему. Человек?
Гвирнус удивленно моргнул.
Разумеется, человек.
Тогда почему ж, как давеча, с Лаем, мерещится ему…
Вот. Опять.
Смотревшие на него глаза казались неживыми. Они странно поблескивали. Круглые, чуть раскосые, немигающие… Уф! Да что там глаза! Кожа на лице и не кожа вовсе. Волос в бороде жесткий, серо-коричневый, да и борода-то какая-то странная, вроде как и не было ни у кого в Поселке такой бороды… Но все это ничто по сравнению с носом — странно вытянутым, черным, волчьим… Ну да, волчьим — Гвирнус рванулся изо всех сил, вспомнив, как еще недавно в лесу вспарывал поджарые звериные животы…
— Р-р-р! — сказало «лицо», не разжимая рта, и глухо рассмеялось: — Страшно?
Глаза наконец привыкли к свету, но легче от этого не стало — над охотником по-прежнему нависала клыкастая волчья морда…
— Узнаешь? — Голос говорившего показался нелюдиму знакомым.
— Сними.
Обладатель маски хрюкнул:
— Хороша?
— Эх…
Маска и впрямь была хороша. Нелюдим мотнул головой, чувствуя прихлынувшую к вискам кровь. Голова. Волчья. Пасть раскрыта. На клыках вроде красное что-то. Не иначе кровь. В старом Поселке что делали: выпотрошат как следует. Высушат. Промажут какой-нибудь гадостью, чтоб не воняло. Клыки вот так же подкрасят. Наденет этакую маску какой-нибудь дурак — и на улицу. Девок пугать. Только охотник — не девка. А за такие шутки и накостылять можно, тьфу!
Почему это в старом?
И в новом.
«Нынче ж праздник, — вспомнил нелюдим, — солнцеворот».
Маска тем временем исчезла.
Но голос остался:
— Да, здорово ему досталось. Вишь как заморгал…
— Тебя бы так, — проворчал Лай.
— Как? — задиристо отвечал все тот же голос.
«Молодой, — внезапно подумал охотник, — уж не Тисс ли?»
— Так, — ворчливо отбрехивался голос постарше. Лай.
— Р-р-р, — будто дразня всех вокруг, заливался гортанным звуком Тисс.
«Дурак», — беззлобно подумал охотник. И уснул.
4— Открывай, соседка! Вот! Принес!
Ай-я вздрогнула, торопливо поставила склянку с мазью на полку. Погладила стоявшего рядом Райнуса по вихрастой голове:
— Поди открой.
— Эй! Уснули там? Ай-я!
— Да открыто! — услышала она донесшийся уже из сеней голос сына.
— А чего ж не отзывался никто, — ворчливо сказал вошедший, — сапоги отряхни. Видишь, не с руки мне. Заняты они у меня.
— Папка?
Возглас Райнуса заставил Ай-ю вздрогнуть. Она рванулась из комнаты и в дверях налетела на Лая.
— Вот! Принес! — сказал, отдуваясь, охотник и оглядел комнату.
— На лежанку. Туда, — торопливо указала Ай-я, не в силах оторвать взгляд от лица мужа. Глаза Гвирнуса были закрыты. Щеки побелели. «Вишь как обморозился», — подумала Ай-я, подходя ближе, касаясь рукой холодного лба. Очень холодного. Она зло посмотрела на Лая: — Что ж ты! Небось с собой-то чего для сугреву таскал!
Лай удивленно крякнул:
