– Уверен, это так. Но почему заболели не все сразу? Сопротивляемость организма у всех разная? Да, и это тоже. Но должно быть что-то еще. Послушай, этот парень, взбесившийся первым, как его звали?
– Мак.
– Мак, ага. Вот, я его помню. Перевязывал ему рану на плече… – Дейнариэл остановился, будто споткнувшись на ровном месте. На мгновение застыл с отрешенным выражением лица, потом вскрикнул: – Вот оно! Все сходится! Тогда дунул ветер, пыль попала на рану, Мак еще жаловался, что ее печет. Да! Сначала споры попадают в кровь. Скажи, а второй парень тоже был ранен?
– Сан? Да, – припомнила я. – В шею. Порез, но глубокий.
– Погонщики?
– Этого я точно не знаю, но некоторые из них тоже дрались с разбойниками.
– Думаю, и они, да.
– А мулы как же?
– Это совсем просто. Скорее всего, у взбесившихся была сбруей потерта кожа. Так вот. Сначала споры попадают в кровь. Проходит некоторое время, пока они не разрастутся внутри живого существа. Потом болезнь завладевает телом и разумом….
– Ну, а дальше что?
– А вот дальше все сложнее. Подозреваю, теперь бесноватые заражают других своим дыханием. И болезнь прогрессирует уже быстрее. Побежали, Мара! Может быть, мы еще успеем кого-нибудь спасти.
– Но не все раненые заболели, – на бегу проговорила я.
– Еще успеют, – ответил Дейнариэл. – Первыми были те, у кого раны серьезнее и ближе к голове. Очевидно, зараза поражает мозг. И еще: должен быть способ ей сопротивляться.
Мы ворвались в форт и помчались к площади. Здесь было тихо. Первое, что бросилось в глаза: количество мулов и людей заметно сократилось. Воины оцепили площадь по периметру, внимательно наблюдая за погонщиками. Все, кто еще был на ногах, старались держаться как можно дальше друг от друга. Никого из магов я не заметила.
– Они в лазарете, – ответил на мой вопрос угрюмый охранник.
Взбесившиеся лежали длинным рядом. Одни выли и старались освободиться, другие лишь тихо постанывали, были и такие, которые впали в забытье. Зирум и Версум обходили больных, меняя на их головах смоченные холодной водой тряпицы, чтобы сбить жар, вливали во рты целебные отвары, которые ничуть не помогали. Атиус стоял чуть поодаль, о чем-то мучительно раздумывая. Он даже не спросил, где мы были. Лишь бросил:
– Двое умерли. Заболели еще десять.
– Мы нашли… – начал было Дейнариэл, но маг перебил его, выкрикнув:
– Я чувствую… это начинается. Быстро! Свяжите меня. Иначе здесь вскоре некому будет болеть. – Опасливо переглянувшись, Версум и Зирум бросились выполнять его распоряжение. – Пальцы, замотайте мне пальцы, – командовал Атиус. – Завяжите рот и глаза. Только так вы меня обезвредите. И дай вам Лак'ха удачи! Я верю: вы сумеете выжить и спасти от заразы всех нас. Только не сдавайтесь, боритесь до последнего…
Болезнь Атиуса будто выбила у всех почву из-под ног. Маги выглядели растерянными. Хоть они и были сильными мастерами, но привыкли во всем подчиняться командиру, и теперь, перед лицом неизведанной опасности, чувствовали себя беспомощными. О воинах и говорить нечего: все, чем они могли помочь – это вовремя связывать очередных взбесившихся. Если бы речь шла о сражении, осаде, нападении любых врагов, будь то люди, нелюди, звери или даже нечисть, отряд сумел бы обойтись и без Атиуса. Здесь все были отличными бойцами – опытными, закаленными и тренированными. Но главная беда заключалась в том, что в борьбе с бешенством одних воинских умений было мало. Требовался целитель. И не простой, а как минимум талантливый. А лучше гениальный. Зирум и Версум, как и все боевые маги, могли оказывать первую помощь раненым, но не более того. Здесь же нужен был волшебник, владеющий огромными лекарскими познаниями, ученый или маг жизни с алхимической лабораторией в придачу. Только где же такого взять? Теперь все смотрели на меня с затаенной надеждой. Мол, если Атиуса нет, то кому как не эльфу спасти всех от заразы? Простые люди привыкли думать, что все уроженцы Даллирии – сплошь великие маги жизни. Но я тоже был в растерянности. У меня даже проскользнула идея бросить все и сбежать, но тут же сама собой рассеялась. Куда уйти? Зеленая пыль везде – чудо, что зараза еще не дошла до меня. Даже если предположить, что болезнь обойдет меня стороной, деваться все равно некуда. Горы в одиночку пересечь невозможно, а возвращаться туда, откуда сбежал, равносильно гибели. Потому я снова и снова осматривал больных, пытался ухаживать за ними, помочь хоть чем-нибудь, старался придумать выход. Но ничего не получалось, и паника в душе лишь нарастала. Тогда я вспоминал слова Атиуса: « Не сдавайтесь, боритесь до последнего». И я боролся, старался изо всех сил, не опускал рук. Осознавал, что если не буду поддерживать в воинах хотя бы видимость надежды, то она угаснет у всех. Все зависело от меня, так считали люди. Но что я мог?! Большинство из тех, кто заболел в числе первых, были уже мертвы или находились при смерти. Будь в запасе время, алхимическая лаборатория под рукой и трактаты по медицине, возможно, все обернулось бы по-другому. Но ничего из этого у нас, конечно, не имелось, и надежда таяла с каждой минутой, как снег под лучами весеннего Атика.
Воины старались не проводить много времени в опасной близости от больных, только забрасывали очередного взбесившегося в лазарет и быстро уходили. Помогали мне лишь Мара с Алом и маги. Но вторые хоть и делали, что могли (а могли они немногое, разве что пощупать пульс, да заглянуть в глаза, чтобы убедиться: очередной несчастный обречен на смерть), все равно не задерживались долго рядом с зараженными. В итоге настоящими соратниками оказалась только пара воинов. Ал и Мара без устали меняли на головах метавшихся в жару людей мокрые тряпицы, вливали в пересохшие рты воду. Их бесстрашие перед болезнью и искреннее желание спасти своих товарищей, не бросить даже в такой безвыходной ситуации, заставили проникнуться к ним глубоким уважением.
После очередного безрезультатного осмотра всех больных, я вышел из лазарета подышать свежим воздухом и застал жуткую, но увы, ставшую уже привычной, картину. На магов пытался напасть один из погонщиков. Человек полз к ним на четвереньках, в ярости царапая камни мостовой и оставляя на ней следы крови, которая сочилась из-под сорванных ногтей. Движения погонщика были неуклюже-изломанными, он то порывался вперед, то вдруг останавливался и пятился назад, словно преодолевал сопротивление какой-то невидимой силы. Лицо тоже менялось каждое мгновение, то выражая вполне осмысленное отчаяние, то превращаясь в маску безумства. С губ текла кровь: он погрыз их в порыве бешенства или… Пытался болью привести себя в чувство? Казалось, разум погонщика до последнего момента сопротивлялся болезни. Маги с холодными взглядами молча наблюдали за медленным приближением несчастного.
