– Тварь, если бы Дарг не собирался тебя продать, я бы спустил с тебя шкуру! – Не имея возможности повлиять на вождя, Дукан жаждал сорвать душившую его злобу на беззащитном корде.
Ярик втянул голову в плечи, всем своим видом стараясь показать полную покорность. Его движения приобрели мелкую суетливость, граничащую с угодливостью, в душе же кипела злость.
– Живо найди банку мыла и какую–никакую тряпку! – продолжал командовать Дукан. – Уроду вроде тебя пришло время приобрести менее омерзительный облик.
Ярик молча занялся поисками, но Дукан не успокаивался:
– Небось, тварь, травку–то быстрее нашел! У–у–у, пища рыкача! Надеюсь, что тебя купят в гарем Наместника. Ты знаешь, что делают там с дикарями вроде тебя? Чего молчишь?! – Разъяренный молчанием раба возница ткнул стрекалом в темноту фургона. Короткий выдох боли был ему ответом. Затем раздался глухой голос корда:
– Нет, господин.
– Что еще за нет?!
– Я не знаю, что делают в гаремах с рабами вроде меня…
– А–а–а! Так вот, их оскопляют и получаются евнухи? Ты понял, что я имею в виду?
– Да, господин.
А Дукан все больше и больше распалялся, предаваясь сладким мечтам о близком отмщении.
– А еще говорят, что у Наместника необычные вкусы. – При последних словах Дукан выругался и сплюнул на землю, – И не думаю, что они тебе понравятся, дикарь!
В этот момент Ярик высунулся из–за полога, закрывающего вход в фургон.
– Тебе кто позволял отвлекаться? – вновь заорал несколько успокоившийся было Дукан.
– Я уже все нашел, господин.
– Ну так сядь на лавку и не мельтеши! – С этими словами Дукан чмокнул губами, выругался и ткнул шестилапа стрекалом в зад,
Ярик покорно сел рядом и затих. Банку с тряпкой он пристроил у себя на коленях. Хотя какая там банка, так, деревянная коробка с плотной крышкой. Судя по всему, металлическая посуда была здесь довольно дорогим предметом обихода. По крайней мере, Ярик видел у этих кочевников только деревянную, пусть и выполненную с редким изяществом.
Сидеть все же намного приятней, чем идти, а если вспомнить про вывихнутую ногу… Кстати, а как нога? Ярик повертел больной ногой. Опухоль немного спала, притихла и боль. Нет, конечно, вращать ногой в суставе по–прежнему больно, но это уже не смертельно. Еще пара часов, и о вывихе можно забыть.
Тут Ярослав обратил внимание, что дорога начала делать поворот и окружающая обстановка изменилась. Нерушимая стена леса сменилась хаотичным нагромождением кустарника. Запахло свежестью. Где–то впереди засверкали солнечные блики. Похоже, дорога вывела к реке.
Так оно и оказалось. Через какие–то пять–десять минут караван вышел на широкий открытый берег реки. Вдоль повозок проскакал молодой воин на тирре с приказом о привале.
Дукан соскочил с повозки и начал пинать колесо ногами. Судя по всему, шестилапа распрягать он не собирался.
– Возьми мыло и иди к остальным рабам. Вы должны привести себя в нормальный вид. – Раздавшийся над ухом голос заставил Ярика вздрогнуть.
Он оглянулся и увидел рядом с собой сидящего на тирре хозяина.
– Господин…
– Поводок я уже увеличил на тридцать саженей. Иди побыстрее, мы не будем долго ждать. – Тон, которым все это было сказано, отличался полным равнодушием.
Ярик покорно кивнул и направился к группе рабов, которые уже начали собираться на берегу реки. За ними следил надсмотрщик, который лающим голосом отдавал приказы. Хотя идти по густой траве, которая массировала босые ноги, было очень приятно, Ярослав решил поспешить – нарываться на неприятности из–за своей медлительности не хотелось.
– А ты чего там вышагиваешь? – встретил его вопросом надсмотрщик, который в свое время остановил драку Ярика с рабами в загоне. – Живо в воду! И чтобы ни крошки пыли на тебе не осталось!
И Ярик с разгону, плюхнулся в воду вслед за остальными рабами. Далеко заходить не стал – остановился, когда воды было по пояс, то есть где–то в пяти саженях от берега. А дальше все просто: открыть баночку, вывалить на руку горсть полужидкого едкого мыла и начать его втирать в кожу. Тут же стало понятно назначение петли сбоку от банки – она позволяла повесить эту необычную мыльницу на шею.
Ярик намылился с ног до головы, с остервенением втирая мыло в кожу. Единственное, за чем он следил, так это чтобы мыло не попало в глаза новоприобретенные способности по регенерации могли и отказать. Жутко начало драть кожу, складывалось ощущение, что он плеснул на себя кислоты, а еще вернее – щелочи. Решив, что с него хватит, Ярик с головой скрылся под водой, смывая пену. Выскочив через некоторое время и протерев слезящиеся глаза, Ярослав с удивлением проследил за той грязной мутью, что уносило течение.
На некотором удалении от него фыркали и обливались остальные рабы, поднимая каскады маленьких волн. И тут взгляд Ярика уцепился за свое отражение. Наверное, прошло уже больше года, как он видел себя со стороны в последний раз. Тот невообразимый случай с бродом через Костяную не в счет не до того было. А тут, в спокойной обстановке, смыв с себя слой грязи… Посмотреть было на что. Голову Ярослава украшала копна густых, неровных, выгоревших на солнце волос. Лицо было скрыто под столь же неровной бородой, из–под которой слева выглядывали четыре ниточки шрамов. Тоже странная штука: самые разные ранения заживают безо всяких следов, а тут поди ж ты… Картину довершали ввалившиеся щеки, заострившиеся скулы, цепкий и какой–то голодный взгляд. Перед Яриком, как любят писать романисты, стоял незнакомец, чужак. Причем это был опасный незнакомец, именно такими описывали в свое время каторжан.
«Действительно дикарь!» – Ярику вспомнилось прозвище, которое ему Дал старый шаман.
Изменениям подверглось и тело. Нет, у Ярика не было красивых рельефных мускулов, что так нравятся женщинам. Про него теперь можно было сказать: крепкий, жилистый, гибкий, но никак не мускулистый. Его теперешняя жизнь не давала нагулять жирок или нарастить мясо, испытания выпаривали все лишнее, оставляя только то, что нужно, для выживания..
– Так, а ну все живо на берег! – Голос надсмотрщика прервал его размышления.
Рабы, отряхиваясь, как собаки, выходили на берег. Некоторые на ходу вытирались тряпками. К числу последних относился и Ярик. Одной рукой он держал свою набедренную повязку – эту грязную мерзость было просто противно надевать. Не одевались (если это можно назвать одеванием!) и остальные. Сгрудившиеся в кучу рабы неподвижно застыли. По прикидкам Ярика здесь было около тридцати человек. Где–то в полусотне саженей отсюда на берег выходила еще одна такая же группа.
